Религиозный фанатизм примеры: Религиозный фанатизм

Религиозные фанатики и религиозный фанатизм в России: исповедь фанатика

Религиозный фанатизм и религиозные фанатики

Я всегда был уверен: уж фанатиком человеку с моим интеллектом не стать. Когда меня называют фанатиком за то, что вместо одного раза на неделе сходил в церковь два, думаешь: побольше бы мне такого «фанатизма».

А тут на одном православном форуме затронули тему фанатизма, и кто-то привел оригинальное толкование неизвестного священника. По его мнению, фанатик – тот, кто думает: «Все погибнут, я один спасусь». А православный думает иначе: «Заповеди – для меня одного, а остальных Господь помилует».

Если так, у меня заметные признаки фанатизма. Идя по улице, я вижу только погибающих. Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди (Лк. 18:10). Встречаю хорошего человека и тут же принижаю его в своих глазах: может ли он быть хорошим, если отвергает Христа? Православных ведь не так много вокруг. Да и среди них многие отпугивают меня неканоничностью своего православия.

Друзей остается все меньше. Что они могут сказать мне мудрого или нового?

Единственный смысл – если кто обличит. Один вот сказал не так давно: «Ты в последнее время сделался ужасно отвратительным типом. С тобой стало невозможно общаться». Он, наверное, имел в виду то чувство превосходства, с которым я громлю его буддистско-индуистские рассуждения и заявляю, что истина только в Православии. Таких откровенных людей очень мало. А что касается этого друга – я же не могу согласиться с тем, что индуизм – просто другой путь к истине, равнозначный христианству? Добрый он парень, но куда пойдет с такими рассуждениями?

Стало быть, я фанатик.

И только я обнаружил в себе фанатизм – со мной практически одновременно произошло несколько событий.

Первое. Я откликнулся на повешенное в нашем храме объявление с призывом сдавать кровь для маленьких пациентов одной детской больницы. Кровь сдал. Пришла мысль сделать статью об этой инициативной группе, которая развешивает объявления, пишет о детях в газеты, поддерживает сайт, принимает сотни донорских звонков и в итоге бесперебойно обеспечивает гематологическое отделение, где дети больны лейкозами и кровь им нужна каждый день. Пример в нашем немилосердном обществе тем более поучительный, что подают его, как всегда, православные.

Сказано сделано. Пришел в отделение гематологии, пообщался с мамами, пофотографировал их детей. Перед лицом смерти все становятся лучше – и дети, и их мамы, живущие при отделении, и ты, даже глядя на все это сквозь объектив. Многие люди показались мне почти святыми. В том числе и те, о ком я решил написать. Все молодые, самоотверженные. Видно, что они стали членами единой семьи, в которой все мамы – как сестры, а дети, стало быть, племяши, в том числе и донорам.

И дело их Бог благословил явными чудесами. Во-первых, Он независимо друг от друга вложил желание помочь больнице двум девушкам, трудившимся в одной коммерческой фирме – Тане и Лене. Во-вторых, Он дал этим девушкам, никогда не писавшим, поразительный дар слова и помог им со жгучими по силе очерками о детях пробиться буквально во все многотиражные московские издания. В те самые – желтые, коммерческие, которые и в храм, говорят, нельзя вносить.

Но вот неожиданность. Оказалось, Таня – атеистка, Лена – католичка. Объявления в храмах развешивает их православный помощник Саша, но локомотивом доброго дела пока еще являются эти две «инославные».

Какие, по святым отцам, должны быть мотивы добрых дел? Или во исполнение воли Божией, или для воспитания в себе милосердия. А у этих девушек – жалость к детям и желание устранить несправедливость судьбы по отношению к ним. Жалость – это прекрасно, но насчет справедливости это, понятное дело, ошибка, нельзя обвинять Бога в несправедливости и воображать, что ты милосерднее Его. Об этом я не постеснялся сказать моим героиням. Интервью переросло в спор. Вроде и правильно говорил, но на душе становилось все тяжелее …

Второе. Желая избавиться от некоторых прочитанных мною православных книг (по принципу «На Тебе, Боже, что мне не гоже»), я через интернет нашел в Риге Виктора, который занимается миссионерской работой с заключенными. Передал книги, общение продолжилось по электронной почте. Правда, тон Виктора показался мне каким-то немного восторженным, не православным. Копнул глубже. Оказалось, православный, причем в Церкви почти столько лет, сколько я на земле. Но с отклонениями. Вместо того, чтобы опираться во всем на святых отцов, превыше всего ставит Ветхий Завет на основании откровения, лично ему данного Богом. Сами понимаете – явная прелесть, о чем я ему вскоре и объявил. А так как он сопротивлялся, не желал принимать моих намеков, я с каждым письмом становился все непримиримее. А он, хотя и упорствовал, но оставался со мной терпелив и доброжелателен. И ведь, в конце концов, я только отдал ненужное, а он тратит время и силы на помощь тем, кому она так нужна. Переписка все тяжелее ложилась на совесть …

Спор по электронной почте с Таней, оказавшейся с родителями в Америке, происходил в то же время. Каждое утро я включал компьютер, читал полные заблуждений письма этих двоих людей и отправлял им свои вразумления, стараясь казаться как можно терпимее. (Надеюсь, вы улавливаете печальную иронию моих слов.) Но вопрос, которым Бог стучал в мое сердце, проявлялся все очевиднее. Почему при внешней правоте совесть обличает меня?

Третье открытие я вызвал уже сознательно. История вообще-то началась несколько лет назад, когда я решил поделиться своими обширными знаниями о духовной жизни (к счастью, выраженными не мной) с человечеством – путем создания сайта в интернете. Сами-то знания есть, но для их оформления нужны программисты. Разместил там же, в интернете, объявление: «Приглашаем на безвозмездной основе желающих помочь в создании православного сайта». Отозвалось человек десять. По ходу переговоров все как-то сами собой отсеялись, остались только двое, которые пришли явно по Божьему промыслу. Потому что они, хотя и откликнулись независимо друг от друга, оказались родными братом и сестрой. Валерий сделал базу данных, Ольга взяла на себя текущую работу по обновлениям.

Сайт получился – православнее не бывает. На создание благословил иеромонах Троице-Сергиевой лавры, уже после создания пришли благословения от нескольких священников, которым очень понравилось. Мы заранее отказались даже от новостей о церковной жизни как от вещей суетных, отвлекающих от молитвы и борьбы со страстями. И, как и положено православному сайту, на нем присутствовал раздел «Спасутся ли иноверные». Разумеется, с отрицательным ответом, подтвержденным святыми отцами.

Божий промысел относительно моих товарищей, сотрудников в работе над сайтом, подтвердился также и тем, как хорошо они работали и какими оказались людьми. Ольга, с которой приходится общаться чаще, своим смирением, всегдашней готовностью помочь и радостным состоянием духа похожа на православную монахиню, причем уже преуспевшую. Даже не знаю, что больше радует – что удался сайт или что благодаря ему удалось познакомиться с такими людьми. Ничтоже сумняшеся в вероисповедании Ольги, я поздравлял ее с церковными праздниками, она меня. Но вот однажды, после двух лет совместной работы, поздравив ее с праздником, я вдруг услышал: «А знаете, я не православная. Вы вправе отстранить меня от работы над сайтом».

Меня как кирпичом по голове ударили. Самое приятное – узнать, как кто-то сделал шаг ко спасению, и самое тяжелое – увидеть, что кто-то, как думалось тебе, идущий ко спасению, на самом деле идет в другую сторону. Чтобы не огорчиться еще сильнее, я даже не стал уточнять, какова же ее вера. Но, прислушавшись к себе, ответил, что не мне оспаривать Божий промысел. Она приняла мой ответ с благодарностью: «Спасибо, что делитесь со мной Божьей милостью». И все потекло как раньше, только я перестал поздравлять ее с нашими праздниками.

И вот, начав разбираться в своем фанатизме, я решился спросить ее: «Кто Вы, Ольга?». Оказалось, мусульманка! Они с Валерием русские, но приехали в Москву из Ташкента. Вовлечение в эту работу Ольга сама считает чудом. У нее был первый в жизни Рамадан. А в Рамадан необходимо заплатить закят (что-то типа нашей десятины). Денег не было. В таком случае полагается сделать что-то хорошее бесплатно. Ольга просила Бога послать ей какое-нибудь полезное дело. И вот ее сердце откликнулось на призыв потрудиться над православным сайтом. И при первом же знакомстве с текстами сайта она нашла ответ на тревоживший ее важный вопрос. Который приняла как глас Божий.

Не так уж много в Москве русских католиков и мусульман. И если Господь так часто знакомит меня с ними и показывает, какими хорошими они могут быть, значит, Он что-то хочет сказать мне. Хочет помочь мне излечиться от возношения, от фанатизма, которые мешают мне любить.

Да не поймут меня превратно мои товарищи по несчастью – фанатики. Я не собираюсь хвалить чужую веру и тем более атеизм. Просто все больше сомневаюсь в том, что могу судить людей по принадлежности к той или иной вере. Если у Татьяны, Елены и Ольги любви в сердце больше, чем у меня, кто из нас угоднее Христу? К тому же «конец делу венец», и неизвестно, что будет с каждым из нас в итоге. Доброму человеку гораздо легче стать христианином, чем злому человеку добрым, – сказал кто-то.

Когда-то мне пришла в голову мысль относительно того, почему становятся фанатиками. Человек постепенно осознает, что он ничем не лучше других, может, даже хуже. Но вместо того, чтобы смириться с этим и начать работать над собой, он вдруг начинает превозносить такое качество, над которым работать и не нужно. И за счет этого выделяться среди людей. Например, националист начинает кичиться своей национальностью. Это объяснение на психологическом уровне. На духовном: сатана, внедряя в человеческий ум мысль об особенном значении какого-то человеческого качества, убивает двух зайцев: сеет ненависть между людьми и отклоняет их от покаяния.

Наша религиозность, принадлежность к определенной церкви действительно имеет особенное значение. Но беда в том, что я забываю: моя принадлежность к Православию определяется не только посещением служб и участием в таинствах, но и соблюдением заповедей. Прежде всего – заповеди о любви и ограждающей ее заповеди о неосуждении.

Как принизить в своих глазах себя, не принижая своей веры? Хотелось бы получить ответ от церковных авторитетов, знающих ответ на такие вопросы.

Для себя пока решил следующее: раз не удается не мерить людей, пусть моим мерилом будет их любовь.

Д.С.

КОММЕНТАРИЙ СВЯЩЕННИКА

Протоиерей Димитрий ГАЛКИН, клирик Свято-Иоанновского женского монастыря (Санкт-Петербург)

Может быть, и полезно порассуждать о фанатизме, но только не в контексте этого письма. Потому что человек, который написал его, фанатиком, по-моему, не является. Он четко критически мыслит, ставит перед собой вопросы и не боится высказывать сомнения. А фанатизм как раз характеризуется отсутствием внутренних сомнений и абсолютной уверенностью в своей правоте. Автор письма – просто ищущий, мыслящий человек, который столкнулся на своем пути с проблемой взаимоотношения с иноверцами – и еще пока не знает, как для себя ее разрешить.

В качестве ориентира при решении подобной проблемы можно избрать случай, описанный в житии прп. Макария Великого: однажды преподобный Макарий шел с учеником на гору Нитрийскую и велел ему ступать немного впереди. Инок встретился с языческим жрецом, который казался весьма утомленным, и от излишней ревности сказал ему: «Куда идешь, демон?» Жрец рассердился и ударил его своим жезлом так сильно, что оставил полумертвого. Спустя несколько минут встретился с ним и святой Макарий и сказал: «Будь здрав, любезный труженик, будь здрав!» Удивленный таким приветствием, жрец спросил: «За какое доброе дело желаешь мне здравия?» «Я вижу, – отвечал Макарий, – что ты утомился». «Твое приветствие меня поразило, и я узнаю в тебе человека Божия, – сказал тогда жрец и, обняв колена старца, добавил, – не отпущу тебя, покуда не сделаешь меня подобным тебе иноком».

Протоиерей Николай ЕМЕЛЬЯНОВ, заместитель декана Богословского факультета, преподаватель кафедры Догматического богословия Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета

Я должен сразу сделать существенную оговорку. Вопреки желанию, выраженному в письме, услышать мнение «церковного авторитета», знающего ответ на все вопросы, я таковым не являюсь. Более того, думаю, что в ситуации, которую описывает автор, важнее личное общение с духовником, чем попытка найти какой-то общий ответ.
Однако автор ставит общую проблему «религиозного фанатизма» и даже просит помочь от него избавиться. При этом само понятие «фанатизм» очень расплывчатое. В письме очень точно подмечено, что для нецерковного человека просто желание сходить в храм в будний день – уже явный признак фанатизма. Это вполне естественно, потому что для неверующего человека (или «верующего в душе») непонятно, как вера может быть главной ценностью, от которой все в жизни человека зависит. В этом смысле каждого верующего человека можно обвинить в фанатизме, поскольку у него кроме ценностей относительных есть и абсолютные, рядом с которыми он не может поставить ни свой комфорт, ни даже вполне естественные человеческие потребности. Более того, настоящая вера прямо требует твердости, умения не идти на компромисс со всяким злом и грехом, что отнюдь не приветствуется современным «толерантным» обществом. Как выразился автор письма: «Побольше бы мне такого фанатизма».

Вместе с тем Христос учит нас различать, с одной стороны, всякое зло и ложь (в том числе и ложные религиозные представления), которым не может быть никакого оправдания, с другой, – самого грешника или заблуждающегося человека, который всегда остается для Бога бесконечно ценным и любимым, несмотря ни на какие свои грехи. Нам гораздо легче осудить и возненавидеть человека, делающего что-то плохо (или просто не так, как мы), чем полюбить его и помочь справиться со своими грехами или познать истину. Этим и страшен религиозный фанатизм, который в самых крайних своих формах, таких как ваххабизм, призывает к борьбе не со злом и грехом, а к уничтожению «неверных».

Такой фанатизм является прямо противоположным христианству, которое требует ненавидеть грех, но любить грешника. Эта христианская формула парадоксальна, ведь грех по определению есть именно то, что мешает любить. Поэтому это оказывается очень трудно, если вообще не невозможно для человека – в чем и убедился автор письма, записав себя в «фанатики».

Но то, что невозможно для человека, возможно Богу. Это значит, что нельзя полагаться только на свои силы, необходима еще и помощь Божия. Эта помощь приходит только тогда, когда человек даст возможность Богу действовать через него Самому. Для этого надо чуть-чуть отойти в сторону или, попросту говоря, смириться, Т.е. не противопоставлять себя и свою правоту близким тебе людям, а любить их, не обличая в грехах и заблуждениях, а делясь добром и истиной. Наконец, иногда важно понять, что не всякая задача тебе по плечу, и быть просто осторожней. И когда смиришься, научишься жить в мире с Богом и людьми, то, по словам прп. Серафима, «тысячи вокруг тебя спасутся».

Источник: Фома, №6/23-2004 г.

Фанатизм (религиозный)

См. раздел ИСКА­ЖЕ­НИЯ ХРИ­СТИ­АН­СТВА

***

Фанати́зм — рев­ность не по разуму (Рим. 10:2), в основе кото­рой — вера без любви и рас­суж­де­ния. В пат­ри­стике в этом смысле обычно упо­треб­ля­ется выра­же­ние рев­ность не по разуму, осно­ван­ное на словах Апо­стола Павла (Рим.10:2).

архи­манд­рит Рафаил (Каре­лин):
Слово «фана­тик» теперь стало упо­треб­ляться где и как попало. На самом деле, фана­тик – медиум ложной идеи, кото­рую он при­ни­мает без рас­суж­де­ния и оценки через раз­го­ря­чен­ное вооб­ра­же­ние и веру в самого себя. Фана­тизм – это при­тя­за­ние на особую нрав­ствен­ную эли­тар­ность и неже­ла­ние понять дру­гого.

Термин рели­ги­оз­ный фана­тизм, наряду с прямым смыс­лом, часто исполь­зу­ется:

• нецер­ков­ными людьми для осуж­де­ния хри­стиан, кото­рые ответ­ственно отно­сятся к вере, прак­ти­че­ски выра­жают её в своей жизни.
• ате­и­стами для про­па­ганды без­бо­жия. При этом дела­ется акцент на пре­ступ­ле­ния, совер­шен­ные под зна­ме­нами рели­гии. Контр­ар­гу­мента здесь два: 1) фана­тизм про­ти­во­ре­чит запо­ве­дям Христа; 2) ате­и­сти­че­ский фана­тизм (в России, Фран­ции, Испа­нии, Мек­сике…) привёл к зна­чи­тельно бо́льшим жерт­вам, чем рели­ги­оз­ный.

***

Что такое фана­тизм? Кого можно назвать фана­ти­ком?

иеро­мо­нах Иов (Гуме­ров)

Фана­ти­ками (лат. fanaticus – исступ­лен­ный; свя­зано с корнем fanum – капище) в древ­но­сти назы­вали слу­жи­те­лей язы­че­ских куль­тов, дей­ствия кото­рых часто сопро­вож­да­лись про­яв­ле­нием неистов­ства. В 3‑й книге Царств содер­жится рас­сказ, как жрецы Ваала отправ­ляли свой культ на горе Кармил: И взяли они тельца, кото­рый дан был им, и при­го­то­вили, и при­зы­вали имя Ваала от утра до полу­дня, говоря: Ваале, услышь нас! Но не было ни голоса, ни ответа. И ска­кали они у жерт­вен­ника, кото­рый сде­лали. И стали они кри­чать гром­ким голо­сом, и кололи себя по своему обык­но­ве­нию ножами и копьями, так что кровь лилась по ним (3Цар. 18:26,28).

Святые отцы не при­ме­няли к хри­сти­а­нам этот термин, как гене­ти­че­ски чуждый нача­лам хри­сти­ан­ской веры и име­ю­щий опре­де­лен­ную семан­ти­че­скую обу­слов­лен­ность. Раз­лич­ным укло­не­ниям от здо­ро­вой хри­сти­ан­ской веры они всегда давали точные назва­ния. Часто в пат­ри­стике упо­треб­ля­ется выра­же­ние рев­ность не по разуму, нера­зум­ная рев­ность. «О всяком деле, если дела­ешь оное без раз­мыш­ле­ния и иссле­до­ва­ния, знай, что оно суетно, хотя и бла­го­при­лично, потому что Бог вме­няет правду по рас­су­ди­тель­но­сти, а не по дей­ство­ва­нию нерас­су­ди­тель­ному» (Преп. Исаак Сирин. Слова подвиж­ни­че­ские. Слово 89. О вреде нера­зум­ной рев­но­сти, при­кры­ва­ю­щейся личи­ною рев­но­сти Боже­ствен­ной, и о помощи, какая бывает от кро­то­сти и других нрав­ствен­ных качеств).

При­чины рев­но­сти не по разуму бывают разные: гор­дость, тще­сла­вие, само­мне­ние. Особо опасно такое нера­зум­ное рвение, когда ее питает демон­ская лесть: «Так, иного научает он жестоко изну­рять тело свое постом, биче­ва­нием, спа­нием на голой земле и дру­гими подоб­ными озлоб­ле­ни­ями плоти для того, чтобы он или впал в гор­дыню, воз­меч­тав, что вели­кие совер­шает дела» (Преп. Нико­дим Свя­то­го­рец. Неви­ди­мая брань. Гл. 44).

Святые отцы пишут также о раз­ру­ши­тель­ных послед­ствиях подоб­ных укло­не­ний от здо­ро­вой хри­сти­ан­ской веры: «Бог наш есть Бог мира, и все Божие мир при­но­сит. И рев­ность по правде, когда она от Бога, бывает мирна, кротка, ко всем состра­да­тельна, даже и к тем, кои нару­шают правду. Посему ура­зу­ме­ете, что раз­жи­гав­шая вас лютость рети­вая не от Бога. Враг подсел к сердцу вашему и рас­па­лил его так неесте­ственно…» (Свя­ти­тель Феофан Затвор­ник. Письма к разным лицам о пред­ме­тах веры).

Слово фана­тизм стало активно при­ме­няться с XIX века людьми неве­ру­ю­щими и либе­рально настро­ен­ными хри­сти­а­нами, отпав­шими от мно­го­ве­ко­вой тра­ди­ции, против тех, чья рели­ги­оз­ность не огра­ни­чи­ва­ется холод­ным испол­не­нием обря­дов. В 20 веке в ате­и­сти­че­ском лек­си­коне оно стало одно из самых упо­тре­би­тель­ных поня­тий. Неопре­де­лен­ное и рас­плыв­ча­тое по смыслу, оно ока­за­лось очень удоб­ным в эпоху мас­со­вого неве­рия для осуж­де­ния всякой рели­ги­оз­ной актив­но­сти, не укла­ды­ва­ю­щейся в рамки при­выч­ного созна­ния. Стоит чело­веку, кото­рый три-четыре раза в год захо­дит в храм (полу­чить кре­щен­скую воду, освя­тить кулич и поста­вить свечку, когда на работе непри­ят­ность), начать посе­щать цер­ковь каждый месяц, зна­ко­мые начи­нают гово­рить, что он стал фана­ти­ком…

Свя­щен­ное Писа­ние научает нас с вели­кой ответ­ствен­но­стью отно­сится к слову. «Не оди­на­ко­вое слово ска­жешь: иное оживит, а иное убьет душу твою и, может быть, душу ближ­него твоего. Потому и ска­зано: слово ваше да бывает всегда во бла­го­дати, солию рас­тво­рено (Кол. 4:6) (Св. прав. Иоанн Крон­штадт­ский. Моя жизнь во Христе).

Православие.ру

***

Рели­ги­оз­ный фана­тизм

игумен Игна­тий (Душеин)

Рели­ги­оз­ный фана­тизм. Еще недавно это поня­тие ассо­ци­и­ро­ва­лось лишь со школь­ным курсом исто­рии времен СССР. Но что-то изме­ни­лось. И не только у нас, но и во всем мире. Теперь сло­вами “экс­тре­мизм”, “фана­тизм”, “фун­да­мен­та­лизм” пест­рят все газеты, а каждый второй поли­тик гово­рит о “тер­пи­мо­сти” и “толе­рант­но­сти”.

Однако очень часто одни и те же поня­тия для разных людей могут озна­чать совсем разные вещи. Что же такое рели­ги­оз­ный фана­тизм?

Для нере­ли­ги­оз­ного чело­века про­яв­ле­нием рели­ги­оз­ного фана­тизма может казаться любое про­яв­ле­ние рели­ги­оз­но­сти вообще. Пошел в Цер­ковь и стал соблю­дать посты – фана­тик; гово­рит о том, что аборты – грех – экс­тре­мист; ну а если помя­нул добрым словом Цар­скую Россию – то просто вели­ко­дер­жав­ный шови­нист.

Таким обра­зом, для людей нецер­ков­ных поня­тия “веру­ю­щий” и “фана­тик” прак­ти­че­ски тож­де­ственны. Напро­тив, для пра­во­слав­ного чело­века обви­не­ние в фана­тизме звучит по мень­шей мере оскор­би­тельно.

Что озна­чает само слово “фана­тизм”? “Фана­ти­кос” – с латин­ского пере­во­дится как “исступ­лен­ный”. Вос­пи­тан­ные на запад­ных филь­мах совре­мен­ные рос­си­яне именно такими и пред­став­ляют веру­ю­щих – нетер­пи­мыми, исступ­лен­ными, запо­стив­ши­мися, с горя­щими от нездо­ро­вого экс­таза гла­зами.

Однако подоб­ное состо­я­ние с точки зрения пра­во­слав­ной аске­тики может оце­ни­ваться только отри­ца­тельно. Пра­во­сла­вие – вообще рели­гия трез­во­сти. Трез­во­сти духов­ной. Оно не зовет чело­века к воз­вы­шен­ным духов­ным состо­я­ниям, не при­гла­шает взле­тать с помо­щью вооб­ра­же­ния или эмоций в заоб­лач­ные дали для обще­ния с ангель­скими чинами и ликами святых угод­ни­ков. Напро­тив, от таких “поле­тов” оно кате­го­ри­че­ски предо­сте­ре­гает.

Пра­во­сла­вие всего лишь пред­ла­гает чело­веку трезво, без розо­вых очков взгля­нуть на себя. При­смот­реться вни­ма­тельно к тому, что внутри, в сердце. Уви­деть то, что там реально про­ис­хо­дит.

Фана­тизм совер­шенно чужд, про­ти­во­есте­стве­нен нор­маль­ной пра­во­слав­ной духов­но­сти. В Пра­во­сла­вии есть поня­тие о “рев­но­сти по Боге”. Пример людей, про­лив­ших свою кровь за веру – муче­ни­ков – всегда был и оста­ется славой и похва­лой Церкви. Не есть ли это про­яв­ле­ния фана­тизма?

Ведь во всех наро­дах и во все вре­мена про­слав­ля­лись те, кто отдал жизнь за свой народ, страну, просто за ближ­него. Да и вообще, если у чело­века в жизни нет чего-то, что сам он ценит выше своей жизни, то это озна­чает лишь то, что он еще не воз­вы­сился над уров­нем только живот­ного состо­я­ния.

Вопрос в другом: чело­век сам готов уме­реть за свою веру, или он готов за это убить других людей, пусть даже ценой своей жизни? И вот здесь хри­сти­а­нин и видит гра­ницу между готов­но­стью к само­по­жерт­во­ва­нию и фана­тиз­мом.

Для хри­сти­а­нина непри­ем­лема сама мысль о наси­лии над чужой сво­бо­дой. Это орга­ни­че­ски выте­кает из хри­сти­ан­ского учения о Боге: Бог Сам по отно­ше­нию к людям не допус­кает со Своей сто­роны ника­кого наси­лия. Хри­сти­а­нин будет защи­щать свою сво­боду, в том числе и с ору­жием, но он нико­гда не будет пося­гать на сво­боду дру­гого. Фана­тизм же как раз и стре­мится путем наси­лия утвер­дить во всем мире свои “истины” [1].

Фана­тизм рав­но­ду­шен к духов­ному совер­шен­ство­ва­нию чело­века, его цели нахо­дятся в этом, “земном” изме­ре­нии. Совсем не то в Пра­во­сла­вии. Духов­ная жизнь пра­во­слав­ного чело­века вся направ­лена внутрь себя. Хри­сти­а­нин все свои про­блемы видит в себе, именно там – центр его борьбы, там, в его сердце “диавол с Богом борется” [2], и там, в глу­бине сер­деч­ной, под зава­лами грехов и стра­стей скрыто то сокро­вище – Цар­ство Божие – ценнее кото­рого нет ничего в мире. В этом глав­ное отли­чие “рели­ги­оз­ного рвения”, “духов­ной рев­но­сти” от фана­тизма.

Это не озна­чает, что все про­ис­хо­дя­щее вокруг абсо­лютно не бес­по­коит пра­во­слав­ных. Просто глав­ный фронт борьбы за спа­се­ние души именно в душе, а не в Думе и не в окопах. Апо­стол Павел писал: “… наша брань (борьба – и.И.) не против крови и плоти (то есть людей – и.И.), но против начальств, против вла­стей, против миро­пра­ви­те­лей тьмы века сего, против духов злобы под­не­бес­ной” [3]. А духи злобы не угро­жают нам авто­ма­тами или “поя­сами шахи­дов”, они вры­ва­ются в наши сердца вместе с гневом, нена­ви­стью, гор­до­стью, похо­тью, алч­но­стью, дру­гими стра­стями.

Там, где теря­ется пра­виль­ный вектор духов­ной брани, и начи­на­ется борьба не с духами злобы, не с соб­ствен­ными стра­стями, а с “плотью и кровью” – с людьми, там и воз­можно воз­ник­но­ве­ние рели­ги­оз­ного фана­тизма.

Воз­можны ли такие явле­ния в Хри­сти­ан­стве? При нор­маль­ной духов­ной жизни – нет. При ее иска­же­нии – да. Именно поэтому исто­ри­че­ские при­меры рели­ги­оз­ного фана­тизма мы нахо­дим не только в иных рели­гиях, но и во многих хри­сти­ан­ских сооб­ще­ствах, отпав­ших от пол­ноты Пра­во­слав­ной Церкви.

Ислам, заро­див­шись в Аравии, огнем и мечем поко­рил пол мира. Като­ли­цизм пытался утвер­дить свое гос­под­ство с помо­щью кре­сто­вых похо­дов. Про­те­станты, коло­ни­зи­руя Аме­рику, осу­ществ­ляли гено­цид тузем­ного насе­ле­ния. Раз­лич­ные секты часто устра­и­вали кро­ва­вые рас­правы над теми, кто не спешил искать спа­се­ния души у их лиде­ров [4].

Для Пра­во­сла­вия же наобо­рот харак­терно тер­пи­мое отно­ше­ние к людям другой веры. Твердо наста­и­вая на том, что именно Пра­во­слав­ная Цер­ковь обла­дает пол­но­той Истины, Пра­во­сла­вие не при­зы­вает уни­что­жать тех, кто так не счи­тает. Пра­во­слав­ная Россия за тысячу лет осво­ила огром­ные тер­ри­то­рии, но нигде не пылали костры с языч­ни­ками, буд­ди­стами или мусуль­ма­нами [5]. Многие народы обра­ти­лись в Пра­во­слав­ную веру, но всегда силой про­по­веди, а не силой оружия. Те же народы, кото­рые вошли в состав Рос­сий­ской импе­рии со своими веро­ва­ни­ями, нико­гда не при­тес­ня­лись по рели­ги­оз­ному при­знаку. Более того, из казны Пра­во­слав­ной Импе­рии стро­и­лись мечети, содер­жа­лись ламы и муллы.

Когда хотят обви­нить пра­во­слав­ных в фана­тизме, то обычно вспо­ми­нают ста­ро­об­ряд­че­ский раскол XVII-го века. Дей­стви­тельно, тра­ги­че­ские собы­тия, свя­зан­ные с рас­ко­лом, про­изо­шли не без вины высших иерар­хов. Но можно ли рас­смат­ри­вать ста­ро­об­ряд­че­ский раскол как явле­ние орга­ни­че­ски харак­тер­ное для Пра­во­сла­вия? Скорее наобо­рот. Отсут­ствие эле­мен­тар­ного духов­ного обра­зо­ва­ния у народа, излиш­нее обря­до­ве­рие, при­стра­стие к мерт­вой букве и к пре­да­ниям чело­ве­че­ским – все это иска­же­ния, а не нор­маль­ное состо­я­ние Церкви. А ведь именно это послу­жило при­чи­ной рас­кола. Репрес­сии против ста­ро­об­ряд­цев осу­ществ­ляло пра­ви­тель­ство, а не Цер­ковь. Доста­точно вспом­нить, что про­то­попа Авва­кума каз­нили тогда, когда сам пат­ри­арх Никон уже был низ­ло­жен и сослан. Пре­сле­до­ва­ние ста­ро­об­ряд­че­ства было вопро­сом акту­аль­ным для госу­дар­ства, и именно под его дав­ле­нием цер­ков­ная иерар­хия их оправ­ды­вала. Цер­ков­ные же пре­ще­ния на рас­коль­ни­ков были нало­жены не Рос­сий­скими епи­ско­пами, а Восточ­ными Пат­ри­ар­хами.

Как уже было ска­зано, фана­тизм для Пра­во­сла­вия не харак­те­рен вообще. Он воз­ни­кает в резуль­тате непра­виль­ной духов­ной жизни. В сектах же, где о пра­виль­ной духов­ной жизни не может быть и речи, для фана­тизма самая пита­тель­ная среда. Не ушли еще из памяти газо­вые атаки адеп­тов “АУМ Син­рике”, воин­ствен­ные при­зывы “Белых бра­тьев”, регу­лярно появ­ля­ются в прессе сооб­ще­ния о пре­ступ­ле­ниях сата­ни­стов.

Только пра­виль­ные духов­ные ори­ен­тиры, пра­виль­ная духов­ная жизнь, могут убе­речь чело­века от фана­тизма. И Пра­во­слав­ная Цер­ковь пред­ла­гает сред­ства, спо­соб­ные убе­речь обще­ство от опас­но­сти эска­ла­ции рели­ги­оз­ного экс­тре­мизма.

“Вы – соль земли [6]”, – сказал Гос­подь апо­сто­лам, пер­во­на­чально состав­ляв­шим Цер­ковь. Цер­ковь – соль земли. Что такое соль? Первый из извест­ных людям кон­сер­ван­тов. То, что пре­пят­ствует гни­е­нию. Чем дальше люди уходят от Церкви, тем явствен­нее запах тления. Без Церкви мир про­тух­нет, рас­тлится в своих без­за­ко­ниях. Одно из след­ствий духов­ного гни­е­ния – фана­тизм, и только Цер­ковь может без ОМОНа и Спец­наза про­ти­во­сто­ять ему.

1. В этом смысле марк­сизм-лени­низм, с его идеей “пер­ма­нент­ной рево­лю­ции” – один из ярчай­ших при­ме­ров фана­тизма и нетер­пи­мо­сти в миро­вой исто­рии.
2. По точ­ному заме­ча­нию Ф.М. Досто­ев­ского.
3. Еф.6:12.
4. Яркий пример – дея­тель­ность ана­бап­ти­стов в Гер­ма­нии.
5. Чего не ска­жешь о послед­них. За время осман­ского ига в Греции, Бол­га­рии и Арме­нии нередки были случаи откро­вен­ного гено­цида по отно­ше­нию к корен­ному насе­ле­нию.
6. Мф.5:13.

Религиозные фанатики. Примеры религиозного фанатизма в истории

Важным моментом будет сказать, чем для меня является религия, так как именно с этой позиции я буду отталкиваться, пытаясь ответить на многочисленные вопросы, связанные с религией. Для меня религия – это определенный путь, который включает в себя особую форму понимания мира и свод морально-этических норм поведения, который в конечном счете ведет к обретению любви к Богу и ко всем живым существам. Образцом религиозной жизни для меня являются люди, которые жили и живут правильно, которые изо всех сил стремились помочь людям идя путем добра, а не насилия, независимо от духовной традиции. Также можно заметить, что к святым людям относят именно людей религиозных, именно этих людей надо вспоминать, говоря о религии, а не тех, кто еще не вырос духовно и идет путем насилия, фанатично пытаясь изменить других людей.

Для меня любить Бога, в первую очередь означает любить людей, приносить своим поведением благо, а не количество посещений церкви или количество иконок в машине, религия для меня в большей степени стержень нравственного поведения, а не какие-то обряды или ритуалы. «Регулярное посещение церкви так же неспособно сделать человека христианином, как регулярное посещение гаража неспособно сделать человека шофером»
говорил Альберт Швейцер. Я неоднократно обращался в молитве к Богу, и Он давал ответы на волнующие вопросы, которые помогали мне справляться и правильно относиться к разным жизненным ситуациям. Внутри себя я осознавал, в чем я был не прав, какой урок я должен извлечь из ситуации и какого поведения я должен придерживаться в дальнейшем. Вопрос слепой веры, самоистязания и осознанного принятия ситуации более подробно будет обсуждаться потом.

Религиозные фанатики

Большинство людей, которые приходят к Богу, имеют тяжелые жизненные ситуации, с которыми они не знают, как справиться, что подталкивает их углубиться в религиозное знание. Одолены они следовательно своими корыстными желаниями помочь себе, избавившись от навалившихся трудностей и проблем. Сомневаюсь, что на этом этапе можно говорить о любви к Богу или к окружающим людям, из-за поведения которых человек и страдает. Человек получает знание о том, как правильно жить, но вместо того, чтобы самому начать ему следовать, он начинает упрекать других людей, пилить их, и навязывать, как им стоило бы жить — так появляются религиозные фанатики и религиозный фанатизм.

В большинстве случаев в своих бедах мы виним именно других людей, и лишь в редких случаях начинаем первыми. К примеру, родители слегка поругались и сын подходит к маме и говорит: «Вот послушай интересную лекцию о построении правильных семейных отношений, она сможет вам помочь», в ответ на что мама говорит: «Иди к папе, ему не помешало бы послушать», сын идет к отцу, и слышит то же самое в адрес матери, что именно ей надо послушать эту лекцию. И таких случаев очень много, когда никто не хочет признавать своей вины, а лишь сваливает всю вину на других.

«Вот она человеческая натура в действии: виновный обвиняет кого угодно, только не себя» Дейл Карнеги

Такого поведения придерживаться легче всего, но чтобы простить, сделать самому первый шаг очень и очень трудно.
Человеку сказали не надо вести себя так и так, и он приходит домой и начинается «Там о тебе говорили, вот я знаю, как вести себя правильно, а ты, посмотри как ты себя ведешь», но что удивительно, человек чаще всего сам ведет себя неправильно, хотя и говорит, что знает, как правильно. Человек наполняется гордыней, и начинает считать себя лучше других — это порождает религиозных фанатиков, что лишь еще больше ухудшает отношения, продолжая считать себя правым, а других глупцами, которые не слушают его советов.

«Кто двигается вперед в знании, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед» Аристотель

Притча «Самый большой грех»

— Что, по твоему мнению, является самым большим грехом в мире? — самодовольно спросил священник.

Религиозное знание пропитывает все сферы человеческих взаимоотношений, оно учит, как правильно жить, неправильно будет сваливать вину на саму религию, так как лишь
люди виноваты в том, что они неправильно следуют религиозному знанию, что и порождает религиозный фанатизм
. На самом деле любой человек, который не принимает мнение другого человека, не уважает его, нетерпим к неправильному поведению, ставя принципы выше людей, склонен спорить или противопоставлять, не слыша ничего, всегда желая оставить за собой последнее слово, тоже является фанатиком, а религиозное знание лишь усиливает этот фанатизм, расширяет его сферы.

Надменными и нетерпимыми, начинают критиковать других людей, показывая свою осведомленность в этих вопросах, свою важность, возвышая себя, унижая других. Получая религиозное знание, которое пропитано общечеловеческими отношениями, начинает возникать просто больше спорных вопросов, и навязывание собственного мнения начинает проявляться при каждой возможности из-за нетерпимости и человеческой гордыни. Семена своего фанатизма можно разглядеть в более мелких вещах,
человек, к примеру, хорошо разбирается в вопросах кулинарии, означает, если он является фанатиком, то в этой области будет постоянно всем указывать как правильно, постоянно вмешиваться, показывая какой он умный. А когда человек узнает о том, как правильно жить, то область покрытия его фанатизма становится больше, начиная поучать людей в еще больших вопросах.

Разберем пример, когда человек становится вегетарианцем, так как не приемлет насилия к животным, то есть хочет стать более сострадательным, убрав эту жестокость из своего сердца. Нередко, потом он начинает не любить всех тех, кто ест мясо, говоря: «Трупоеды, не буду сидеть с ними за одним столом, это омерзительно», то есть он отказался от одного насилия, но пришел к другому. Зачем спрашивается кричать и упрекать кого-то, если вам и всем окружающим людям становится только хуже, но фанатики, религиозные фанатики в частности, не видят за собой неправильного поведения или же просто неспособны вести себя иначе. Вследствие чего окружающие не только не перестают есть мясо, но еще и начинают недолюбливать вегетарианцев, думая, лучше я буду есть мясо, чем быть таким вегетарианцем. Нужно понять и принять, что в этот момент больно не за животных, больно не за других людей, а больно самому себе, так как нет сил теперь такое поведение из-за своего эгоизма.
Нужно отвлечься со своей личности и посмотреть, чего вы добились своим поведением, нужно подавать пример своим правильным поведением, люди же, которых одолел религиозный фанатизм, лишь подают дурной пример, подрывая авторитет такой жизни.

Встали ну путь вегетарианства – хорошо, но не нужно становиться фанатиком. Люди, которые неправильно следуют режиму питания от недостатка знания, подрывают свое здоровье, и вдобавок убивают и свою веру в такой образ жизни, да еще и другие потом начинают думать, что таким путем идти не надо – он вреден, и у них есть тому подтверждение. Так люди подрывают авторитет многих учений, в том числе и религии, следуя неправильно этим путем, у людей создается неверное понимание всего учения.

Почему люди становятся фанатиками

Притча «Будь счастлив»

У дороги стоял нищий и просил подаяния. Всадник, проезжавший мимо, ударил нищего по лицу плетью. Тот, глядя вслед удаляющемуся всаднику, сказал:

— Будь счастлив.

Крестьянин, видевший происшедшее, услышав эти слова, спросил:

— Неужели ты такой смиренный?

— Нет, — ответил нищий, — просто, если бы всадник был счастлив, он бы не стал бить меня по лицу

Люди становятся фанатиками потому что у них в сердцах к окружающим людям,
фанатично пытаясь помочь другим, на самом деле они хотят избавить от страданий и осчастливить самих себя.
Чаще всего человек обращается к религии далеко не от счастливой жизни, поэтому практически каждый проходит через стадию религиозного фанатизма, одни быстро, а другие долго. Духовный рост можно сравнить с нашим взрослением, когда мы были детьми, мы были очень неразумными, кто-то взрослел и обретал разумность и мудрость быстрее, кто-то медленнее, а кто-то, даже став взрослым, в своем поведении и мировоззрении так и остался ребенком. Аналогично происходит и в духовном росте, вначале люди жаждут осчастливить себя любой ценой — обретая знание, начинают смотреть свысока на других людей, и постепенно, занимаясь духовной практикой, служа Богу и людям, они начинают осознавать, что вели себя неправильно, и, раскаиваясь в этом, сходят с пути ненависти, и встают на путь любви.

«Чем больше человек дает людям и меньше требует себе, тем он лучше; чем меньше дает другим и больше себе требует, тем он хуже» Лев Толстой

Легче всего просто вывалить все полученное знание, всю правду на окружающих людей, то есть груз ответственности просто перевалить на других, я получил знание, а другие пусть ему следуют, и тогда мы все станем счастливы. То, сколько вы знаете, должно быть отражено не в словах, а в действиях.
Хочу огорчить, и как многие, наверное, уже поняли, близкие люди, с которыми у вас проблемы в отношениях, не станут исправляться после такого поведения, они не станут следовать тому, что вы им сказали, и вероятнее всего даже еще больше обозлятся на вас. Нет хуже метода исправить характер близкого человека, чем навязывать знание о том, как правильно жить, которому вы сами не следуете, и нет лучше метода, чем подать пример другому человеку своим правильным поведением.

Если определенное поведение способно вести к улучшению, почему люди не следуют этому знанию сами, потому что изменение своего характера в лучшую сторону – это самый тяжелый труд, легче всего просто вывалить знание на других, свалить всю вину на окружающих и продолжать ждать, когда же близкий человек сам сделает первый шаг навстречу. Религиозные фанатики, получая знание, вместо того, чтобы применять знание к себе, часто начинают критиковать и упрекать своих близких. И вместо того, чтобы улучшать отношения, они лишь накаляются и близкие отдаляются, и окружение начинает недолюбливать такого человека, так как он лишь выпендривается, будто он живет правильно. Такой человек никому еще не служит, кроме самого себя — ставя идею выше отношений с людьми, человек ничего не добьется, кроме как ухудшения и разрушения отношений. Использование полученного знания для достижения своих корыстных целей есть фанатизм.

Почему многие становятся фанатиками, потому что они концентрируются в большей степени на личном счастье. Людям больно принимать мнение других людей, уважать его, нет сил не обращать внимания на недостатки других людей, потому что многие очень эгоистичны, именно вызывает эту боль и нетерпимость. Очень тяжело также принять, что ты не прав, люди начинают раздражаться, слыша информацию, которая противоречит их мировоззрению, опять возникает боль, поэтому хочется навязать свою точку зрения по какому-либо вопросу. Религиозный фанатизм с огромной силой толкает людей углубиться в то или иное знание, и навязывая его другим, религиозные фанатики сами все больше утверждаются в выбранной вере. В тему религиозного фанатизма приведу известную притчу:

Притча «Храм»

Жил-был человек. Когда он был еще ребенком, бабушка всегда говорила ему: «Внучек, вот вырастешь ты большой, станет тебе на душе плохо, меня уж не будет — ты иди в храм… тебе всегда там легче станет».

Так и случилось. Вырос. Стало жить невыносимо. Пришел в храм.

И тут к нему один подходит: «Не так руки держишь»! Вторая подбегает: «Не там стоишь!» Третья ворчит: «Не так одет!» Сзади одергивают: «Неправильно крестишься!»… В конце концов, подошла одна женщина и говорит ему: «Вы, знаете, вообще бы, вышли из храма, купили себе книжку о том, как себя здесь вести надо, потом бы и заходили!»

Вышел человек из храма, сел на лавку и горько заплакал. И подходит к нему Христос: «Что ты, чадо, плачешь?» Поворачивает человек свое лицо и говорит: «Господи! Меня в храм не пускают!»

Обнял его Господь и тихо говорит: «Ты не плачь, они и Меня давно туда не пускают…»

Религиозный фанатизм. Как быть?

Надо стараться смиренно относиться ко всем тем, кто живет неправильно, ни в коем случае нельзя ставить какие-то принципы выше человеческих отношений, выше самих людей. Своим собственным примером мы должны вдохновлять людей к исправлению, не проявляя насилия по отношению к окружающим. Необходимо стать таким человеком, чтобы всем вокруг стало лучше жить
, лишь с помощью любви, а, не терроризируя близких, можно и жизнь близких людей к лучшему, хотя и не быть фанатиком очень трудно.

Религиозный фанатизм заставляет людей выпендриваться
, но надо просто тихо жить, никого не трогая, не проявляя никакого насилия, именно такому поведению все будут радоваться. Если окружающие начинают наглеть и пользоваться этим, можно, и даже нужно отстраниться, и близкие это оценят и зауважают, и начнут сами вести себя правильно, осознавая, что они могут потерять. Когда человек становится гордым, и начинает пренебрегать людьми, злиться на них, он становится главным разрушителем, он разрушает больше, чем все остальные, он показывает плохой пример и люди отворачиваются и от него и от религии.

Первое, что появляется после получения знания, это гордыня – я такой хороший, то есть я лучше, а другие значит хуже, я их всех научу как правильно жить. Но нужно становиться терпимым, и научиться говорить человеку ту правду, которая идет ему во благо, которую он способен принять и следовать ей, а не вываливать на человека такую правду, такой пласт знаний, отчего человеку становится только хуже. Часто, нахватавшись знания, люди часто не замечают, как их желание помочь близкому человеку перерастает в осуждение, продолжая считать себя правыми, а других глупцами, которые не хотят слушать советы, но нужно помнить, что сострадание способно исцелить больше грехов, чем осуждение
. Нужно понять и принять, что когда люди сами начинают вести себя правильно, когда они руководствуются принципами сострадания и любви, то лишь в этом случае они будут способны изменить свою жизнь, и жизнь близких людей к лучшему. Мы способны кого-то изменить, если только уважаем человека и проявляем заботу.

Не нужно выставлять свои познания на показ, не надо кичиться этим, боритесь с надменностью, стараясь смиренно доносить до людей знание из желания помочь, не критикуя и не осуждая их. Я знаю, как это нелегко, даже сейчас, понимая эти многие вещи, подымая вопросы о том, как правильно жить, я порой становлюсь в позицию гордеца, повышая голос, порой наливаясь неприязнью, говоря как-то свысока, но прождав, помолчав некоторое время, я успокаиваюсь, также и придает сил поступать в дальнейшем правильно, побеждая себя из раза в раз становишься более смиренным.

«Нельзя помочь тому, кто не желает слушать советы» Бенджамин Франклин

Религиозная жизнь — это внутренняя жизнь, но это не означает отстранение от людей, лучшее приложение сил — вкладывать их в окружающих людей, то есть служить им, становясь более снисходительным к окружающим и более строгим к себе – лишь такой путь приведет к счастью. Будем надеяться, что все те религиозные фанатики, которые настроены критично и не обладают достаточно глубоким пониманием, со временем вырастут духовно, а нам пока стоит делать выводы глядя на людей, идущих уже по правильному пути и в правильном направлении, мы же не судим взрослых людей по тому, какими они были не разумными в раннем детстве.

Это нелегкий и долгий путь, на котором немало трудностей. Когда вы встанете на этот путь, даже если не будете никому ничего навязывать и стадия религиозного фанатизма уже пройдет, есть большая вероятность, что найдутся люди, которые захотят оградить вас от этого пути, которые имеют свое представление о религии, возможно говоря, что это секта, и если вы будете вести себя неправильно, они скажут, что во всем виновата религия, мы же говорили, что она портит людей. У большинства людей уже сложилось свое понимание вещей, и это нужно учитывать, проявляя терпение и не питая злобы, вера – это хрупкая вещь, ты с энтузиазмом о чем-то рассказал, а это не одобрили, не приняли – все, как кол в сердце.

Эмоционально самодостаточные, уверенные в себе, позитивно настроенные люди живут в гармонии с окружающим миром. Они не нуждаются в отстаивании своей правоты, чего бы она ни касалась. Спокойно взаимодействуя с другими, они с достоинством несут свою точку зрения, не испытывая потребности в том, чтобы кто-то ее непременно разделил. Однако в мире представлена и иная категория людей, противоположная описанной выше и именуемая «фанатики».

Фанатизм… Это что такое?

Однако не всякое проявление чрезмерного интереса к чему-либо может характеризовать человека как фанатика. И наоборот.

Фанатизм — это чрезмерное увлечение какой-либо идеей или личностью, выражающееся в посвящении объекту поклонения значительной части своей жизни и ее духовного содержания, а также в непримиримом отстаивании собственного взгляда и навязывании его другим людям, зачастую в агрессивной форме. Данное явление может иметь отношение к чему угодно — морали, знаменитой личности, политическому течению и др. Однако в качестве самой опасной его формы выступает религиозный фанатизм.

Истоки религиозного фанатизма

Религиозный фанатизм — это приверженность к определенному вероисповеданию и его традициям, которая сочетается с нетерпимым, часто агрессивным отношением к тем, чья точка зрения отлична. С момента, когда человечество обрело свою первую религию, и по настоящее время наблюдается одна и та же тенденция — приверженцы того или иного духовного течения рано или поздно возводят его постулаты в ранг неоспоримой правды. И несмотря на то что большинство религий несет в себе весьма похожие истины, так называемые фанатики не просто остаются им верны, они пытаются сделать их монопольными и навязать как можно большему количеству людей. Всемирная история знает массу примеров религиозного фанатизма, к коим можно отнести и инквизицию, и крестовые походы, и массовые самосожжения во имя старой веры… Причем в разные времена отношение общества к данному явлению было весьма различно. В перечисленных примерах имеет место и религиозный фанатизм в высших кругах, и точечные сопротивления инакомыслию. И в том и в ином случае любой перекос убеждений и веры в сторону эмоций и непримиримости несет в себе серьезную угрозу благополучию отдельных людей и государства в целом.

Религиозный фанатизм сегодня

В наше время примеры религиозного фанатизма можно найти во всех массовых религиях. Хотя имидж самого агрессивного вероисповедания приобрело мусульманство в связи со значительным количеством террористических актов, от которых содрогаются десятки стран на протяжении уже многих лет. Тем не менее влияние фанатизма может быть весьма губительным и без насилия. Например, родители-фанатики могут воспитывать своего ребенка вразрез с современными канонами развития и социализации человека. Известны случаи, когда в современных семьях, посещающих религиозные секты, вырастают неграмотные дети, потому что лидеры духовного течения, которому привержены родители ребенка, считают неправильным обучать детей женского пола грамоте. Католическая церковь резко отрицательно относится к абортам и предохранению от нежелательного зачатия. И хотя общество постепенно выработало довольно толерантное, а иногда и одобрительное отношение к прерыванию беременности, в некоторых странах или их отдельных регионах аборты до сих пор запрещены, что тоже принято считать проявлением религиозного фанатизма. Иногда крайняя нетерпимость людей не вредит никому, кроме них самих. Например, ярые буддисты не навязывают своей веры окружающим, не спорят, не доказывают правоты. Их фанатичность проявляется главным образом в глубоком сосредоточении, многочисленных и продолжительных духовных практиках, которые иногда доводят людей до безумия, поскольку испытания, которым они себя подвергают, зачастую немыслимы.

Отношение к фанатизму православной церкви

Православная церковь относится к этому явлению с осуждением и неприятием. Фанатизм — это грех, по мнению православных священнослужителей. Отсутствие любви ко всем людям, духовная смерть, пустословие без рассуждения не может поощряться православными. Фанатичные родители, приводящие с собой на службу маленьких детей и не замечающие усталости ребенка, его непонимания и неприятия ситуации, прививают ему не любовь к церкви, а боязнь, раздражение, нежелание приходить туда снова.

Причины фанатизма

Фанатизм — это явление, не возникающее на пустом месте. Как у любого иного отклонения, у него есть причины, которые уходят корнями, как правило, очень глубоко. Фанатичные люди чаще всего агрессивны, озлоблены, не понимают и не принимают чужую точку зрения. Иногда они становятся частью какой-либо общности, преданно следуют ее догматам и стараются перенести свой взгляд на веру на ближайший круг общения. А существует и иная категория фанатиков — лидеры, которые не только разделяют и следуют привлекательной для них философии или религии, но посредством ярких, харизматичных действий вовлекают в нее большое количество людей, не исчерпывающееся кругом родных и близких. И если первые при этом являются в целом безобидными носителями назойливой информации, то вторые представляют крайне серьезную угрозу обществу.

Ежедневно десятки и сотни людей вовлекаются в жизнь сект неизвестного происхождения, отворачиваются от своих семей, тратят огромные суммы денег на поддержание и развитие близкой по духу общности, теряют самих себя в стремлении следовать постулатам, которые нашли живой отклик в их душах благодаря харизме, уверенности и ораторскому искусству лидера.

Способы борьбы с религиозным фанатизмом

Жизнь не стоит на месте, большинство государств современного мира являются светскими. Несмотря на весьма почтительное любая держава, как правило, не заинтересована в экстремальных проявлениях религиозности. Какие же меры предпринимаются в различных странах для минимизации проявления фанатизма среди верующих? В некоторых азиатских странах за последние двадцать-двадцать пять лет было введено много запретов относительно ношения культовой одежды для обычных людей, не имеющих отношения к священнослужению. Иногда подобные запреты вызваны не столько борьбой с неистовыми фанатиками, сколько соображениями безопасности. Например, несколько лет назад Франция пошла по пути запрета ношения хиджабов. При этом данное решение стоило стране немало, учитывая непримиримое отношение мусульман к вопросам одеяния.

Очень много усилий, направленных на борьбу с религиозным фанатизмом, предпринимается в сфере образования. Детям стараются дать возможность выбора и защищают их неокрепшее сознание от натиска подкованных религиозных фанатиков. Во многих странах законодательно запрещается деятельность определенных организаций, имеющих основанную на религии идеологию.

Национальный фанатизм

Не менее страшен, разрушителен и безжалостен национальный фанатизм. Это ревностное поклонение исключительному превосходству той или иной нации или расы испещрило всемирную историю множеством примеров кровопролитных противостояний. Одним из самых ярких проявлений национального фанатизма стала идея Альфреда Плётца о делении всех людей на высшую и низшую расы, которая впоследствии положила начало Второй мировой войне.

Еще один пример — «Ку-клукс-клан», организация, насчитывавшая огромное количество людей, ненавидевших, глубоко презиравших чернокожих.

Ожесточение членов ККК привело к немыслимому количеству жертв, погибших от изощренной жестокости фанатиков. Отголоски деятельности этой организации периодически слышатся и в настоящее время.

Психологическая природа фанатизма

У фанатизма, развивающегося в крупных масштабах, как правило, есть причины общественного или политического характера. Экстремальное проявление веры всегда выгодно кому-то, кроме неистовых приверженцев. Но что же делает таковым конкретного человека? Почему один становится фанатиком, а другой, несмотря ни на что, продолжает идти по своему жизненному пути, не реагируя на чужое мнение и религиозные догматы.

Как правило, причины становления настоящего фанатика корнями уходят в детство. Чаще всего фанатики — это люди, с ранних лет привыкшие жить в страхе и недопонимании. Ошибки в воспитании, допущенные их родителями, в осознанном возрасте оборачиваются желанием примкнуть к какой-то группе и стать ее частью, дабы почувствовать безопасность и уверенность. Однако человек не может обрести спокойствие лишь потому, что нашлись люди со схожими взглядами. Он будет продолжать переживать, беспокоиться, искать угрозу в любом проявлении инакомыслия, сражаться с убеждая всех и вся в том, что его правда — первая. Так проявляет себя фанатизм. Что это значит? Всякий, кто думает иначе, создает угрозу его с трудом обретенному покою. Поэтому взаимодействие с фанатиком дается не так просто.

Как справиться с проявлениями фанатизма у близкого человека

Фанатизм… Это что такое? Что делать, если в числе фанатиков оказался близкий вам человек? Любые проявления крайней нетерпимости и слепого поклонения, будь то самоотверженная любовь к звезде, или агрессивное желание во что бы то ни стало разделить свою веру с другими людьми — признаки нездоровой психики.

По мнению многих исследователей, фанатизм — это болезнь. Родным и близким такого человека следует со всей серьезностью подойти к решению подобного рода проблем. И если исправить ошибки, допущенные много лет назад, уже невозможно, то поддержка, понимание, устранение причин для страхов и беспокойств, своевременное обращение к психологам, побуждение к саморазвитию и укреплению психики помогут преодолеть это явление.

Психология религиозного фанатизма

«Фанатизм от лат. fanatismus
— исступленная, доведен­ная до крайней степени приверженность к каким-либо верованиям или воззрениям, нетерпимость к любым др. взглядам, напр. религиозным». Так определяет фанатизм вовсе не Краткий словарь иностранных слов и не какое- либо другое краткое руководство для студента, но послед­нее издание БСЭ. Уже сам объем этой статьи ярче, чем что-либо другое, показывает, что в отечественной науке это понятие крайне мало осмыслено и разработано. И это притом, что само слово «фанатизм» весьма широко употреблялось в атеистической литературе 20-80-х го­дов, когда религиозными фанатиками объявлялись и Франциск Ассизский, и преп. Серафим Саровский, и святая Тереза из Лизье, и Папа Иоанн Павел И, и о. Алек­сандр Мень и многие другие.

Из практически любого контекста понятно, что сло­вом «фанатизм» обозначается какая-то экстремальная форма религиозности. Но каково же на самом деле ме­сто, занимаемое термином «фанатизм» в ряду таких по­нятий, как аскетизм, религиозный фундаментализм или экстремизм, изуверство и т.д.?

Впервые в оборот это понятие ввел Жак Бенинь Боссюэ (1627-1704), католический епископ, бывший одним из главных идеологов французского абсолютиз­ма и видевший в католичестве, достаточно резко обосо­бившемся от Рима и по сути превращенном в националь­ную религию, официальную систему взглядов для мо­нархической Франции. Для него фанатиками были протестанты, поскольку они полагают, что все их «меч­тания» вдохновлены Богом. Для Боссюэ фанатики — это не парижские буржуа, которые в 1572 г. в ночь на 24 ав­густа, когда празднуется день апостола Варфоломея, «со всех ног, — как напишет потом Вольтер, — бросились уби­вать, перерезать горла, выбрасывать из окон и рубить на куски своих сограждан только за то, что они не ходи­ли к мессе». Фанатики для Боссюэ именно протестанты, ибо они ощущают, что их вера зависит только от Бога, но никак не от церковных установлений или кем бы то ни было утвержденных правил.

Пьер Бейль (1647-1706), а вслед за ним и «Французская энциклопедия» (1777 г.), а вернее, автор статьи о фана­тизме М. Делейр, бывший специалистом по философии Ф. Бэкона, дают принципиально иное определение фа­натизма. Это «введенное в действие суеверие» или плод незнания, примитивной души, иррационального или, вернее, предрационального (prerationel)
сознания. «Фанатизм родился в лесах среди ночной темноты и па­нических страхов и воздвиг первые языческие храмы».

Если Боссюэ дает католическое, хотя, разумеется, не разделяемое католическими учеными сегодня, толкова­ние термина «фанатизм», то Бейль и «Французская эн­циклопедия» предлагают под фанатизмом понимать все, что касается ранних форм религии, а шире — рели­гиозного чувства вообще. Однако как Боссюэ, так и Бейль связывают фанатизм с теми ощущениями, кото­рые переживает верующий. В сущности, при всей кажу­щейся несовместимости двух определений фанатизма, и в том и в другом случае речь идет о самостоятельном религиозном чувстве, не регулируемом никакой бого­словской системой или церковной структурой.

Таким образом, он связывает само слово fanaticus
с представлениями об эпифании или о богоявлении. Именно на этот аспект культа Кибелы или Беллоны об­ратил внимание весьма начитанный в античных авто­рах Боссюэ, когда впервые употребил слово «фанатик» в новоевропейском контексте. Протестанты или, к при­меру, английские квакеры, о которых он упоминает в речи, сказанной на похоронах английской королевы, кажутся ему фанатиками именно по той причине, что считают, что все их мечтания богодухновенны или вну­шены им Самим Богом.

Принципиально новое определение фанатизма, став­шее классическим, дает Вольтер в вышедшем в 1764 г. в Женеве «Философском словаре». Он выдвигает следу­ющее положение: «Тот, кому свойственны экстазы и ви­дения, кто принимает свои сны за нечто реальное и пло­ды своего воображения за пророчества, того можно на­звать энтузиастом, но тот, кто поддерживает свое безу­мие, убивая, фанатик». Суть фанатизма, по Вольтеру, заключается в том, что фанатик, отстаивая ту ортодок­сию, хранителем которой он себя считает, готов каз­нить и убивать, при этом он всегда и исключительно опирается на силу. «Наиболее отвратительным приме­ром фанатизма» является для Вольтера Варфоломеев­ская ночь. Вольтер говорит и о фанатиках с холодной кровью — это «судьи, которые выносят смертные приго­воры тем, кто думает иначе, чем они».

Вольтер определяет и некоторые черты психологии фанатизма. Это не просто «плод незнания и примитив­ной души», как утверждает «Французская энциклопе­дия», но он всегда тесно связан с психологией толпы: «книги гораздо меньше возбуждают фанатизм, нежели собрания и публичные выступления». Фанатизм всегда sombre et cruel
, то есть «мрачен и жесток», это одновре­менно superstition, fievre, rage et colere
(суеверие, лихорадка, бешенство и злоба).

Если вспомнить о том, что Буше-Леклерк считал не вполне надежной общепринятую этимологию слова fanaticus
от fanum,
то разумно будет предположить, что вольтеровское определение фанатизма базируется и на том, что каждый, кто знает греческий язык, несомнен­но услышит в латинском слове fanaticus
отголосок грече­ского прилагательного thanatikos
(§avcmx6

«Фанатизм, — пишет об этом Бердяев, — не допускает сосуществования разных идей и миросозерцаний. Существует только враг. Силы враждебные унифициру­ются, представляются единым врагом». И далее: «Коммунисты, фашисты, фанатики «ортодоксального» Православия, Католичества или Протестантизма ни с какими идеями не спорят, они отбрасывают противни­ка в противоположный лагерь, на который наставляют­ся пулеметы». Фанатик, как правило, не осознает, ско­рее, лишь ощущает слабость своей позиции, но при этом мобилизует все свои силы именно на беспощадную защи­ту
исповедуемой им истины.

Фанатизм выходит на авансцену истории в эпохи, во- первых, упадка живой веры и кризиса религиозного ми­росозерцания, во-вторых, в моменты смены духовных ориентиров, когда большинство верующих крайне слабо представляют, во что они верят, и, наконец, в те перио­ды, когда в жизни общества вообще начинает преобла­дать новое. Именно поэтому религиозный фанатизм, инквизиционные процессы, «ауто-да-фе» (португальское выражение auto da fe
происходит от латинского actus fidei,
т.е. «акт веры»), те костры, в огне которых погибли Ян Гус, Савонарола, Мигель Сервет, Джордано Бруно и мно­гие другие, и, наконец, Варфоломеевская ночь стали, если так можно выразиться, тенью Возрождения.

Бурное развитие национальных языков и литератур, а затем и изобразительных искусств (Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело), невероятно быстрое распространение книгопечатания по всей Европе и по­следовавший за этим книжный бум XVI века, великие географические открытия (Васко да Гама, Колумб и Магеллан) и революция в области классической науки (Коперник, Тихо Браге и И. Кеплер) менее чем за сто лет изменили мир до неузнаваемости. Все это спровоци­ровало тот гигантский кризис в области религиозного миросозерцания, который вылился в реформацию и контрреформацию. Появляются переводы Библии на все языки Европы, рождаются новые, порою совершен­но немыслимые прежде богословские и философские идеи. Это не может не вызвать реакции не только у сред­него верующего, который в новых условиях оказывает­ся полностью дезориентированным и начинает яростно защищать свою
истину, правду былых времен, унаследо­ванную от предков и уже поэтому священную, но порою и у яркого мыслителя. Так было с Томасом Мором, кото­рый оказался среди тех, кто добился казни автора ан­глийского перевода Священного Писания Вильяма Тиндейла.

XX век во многом похож на эпоху Возрождения. Телефон, радио и телевидение, научно-техническая ре­волюция в целом, ядерная физика и атомная бомба, ави­ация, космические полеты, наконец, интернет и иссле­дования в области клонирования, — все это так же до неузнаваемости изменило жизнь вокруг нас, как это было в XVI веке. Человек, исповедующий традицион­ные ценности, не успевая осмыслить все, что происхо­дит вокруг него, с легкостью попадает в ловушку фана­тизма. Это почти всегда случается в том случае, если (ис­пользую евангельский образ) суббота,
т.е. следование религиозным нормам и букве закона, той или иной иде­ологии или догме и т.п. оказывается для него ценнее жи­вого человека.
В сущности, именно об этой ловушке Иисус многократно говорит на страницах Нового Завета, об­личая книжников и фарисеев.

Необходимо отдавать себе отчет, что фанатизм сегод­ня дает о себе знать не только в исламском мире. Разумеется, в условиях современного общества у адеп­тов фанатизма, как правило, хотя и не всегда, нет воз­можности убивать или сжигать на кострах во имя своего представления об истине (вспомним Мартина Лютера Кинга и о. Александра Меня!), однако и к этой ситуации они легко приспосабливаются, переходя в сферу средств массовой информации, в газеты, радио, в особенности, в интернет, где в форумах и чатах зачастую формирует­ся настоящая зона ненависти. Фанатик, а вернее, зара­женный бациллой фанатизма неофит начинает выяв­лять и разоблачать врагов и, прежде всего, еретиков, католиков, протестантов и т.д., борется с культурой, создает не только вокруг себя, но и в целом, в обще­ственной атмосфере, накаленную обстановку страха, нетерпимости и ересемании.

Советская идеология, если так можно выразиться, ка­нонизировала насилие и несвободу. В новых условиях воспитанный советской школой человек, усваивая тра­диционные ценности, как религиозные, так и полити­ческие, впитывая их в себя и восхищаясь ими, очень бы­стро начинает защищать их, используя ту методику, ко­торую он усвоил, выражаясь фигурально, из газеты «Правда». Врага необходимо найти, разоблачить, обез­вредить и уничтожить. Врагом же в этой ситуации ока­зывается каждый, кто кажется такому человеку инако­мыслящим. Таким образом, религиозный фанатизм, всегда выраставший из стремления защитить старое, традиционное, освященное временем и памятью о про­шлом, в постсоветской реальности обретает новое ды­хание.

Что, если не типичный пример разжигания фанатиз­ма и межрелигиозной вражды, представляет собою от­вет одного из московских священников на вопрос радио­слушательницы о том, что делать жителям города, в ко­тором баптисты построили молитвенный дом? На этот вопрос священник отвечает, что им надо набирать по­больше камней и идти бить окна у баптистов, пока они сами не уберутся оттуда. Имеет ли этот ответ хотя бы что-то общее с Православием, которое по всему миру из­вестно как религия жертвенной любви?

Где можно найти выход из создавшейся ситуации? По мнению цитировавшегося выше Али Апшерони, фана­тики, «односторонне понимая терпимость, ратуют за справедливость лишь по отношению к себе». Другими словами, но об этой же особенности фанатизма говорил Бердяев, указывая на то, что фанатику всегда присущ эгоцентризм. «Вера фанатика, его беззаветная и беско­рыстная преданность идее нисколько не помогает ему преодолеть эгоцентризм… фанатик какой-либо орто­доксии отождествляет свою идею, свою истину с собой». Отсюда Бердяев делает чрезвычайно важный вывод: «эгоцентризм фанатика… выражается в том, что он не видит человеческой личности, невнимателен к лично­му человеческому пути».

Аналогичные идеи высказывает и Али Апшерони. «Ислам, — пишет он, — не нуждается в фанатичных рево­люционерах, он нуждается в благочестивых и набож­ных людях, обладающих глубокой и искренней верой, которым, напротив, присущи терпимость и открытость по отношению к людям, мыслящим иначе, говорящим на иных языках или же иначе верующим».

Из книги
Миф или действительность. Исторические и научные доводы в защиту Библии
автора

Юнак Дмитрий Онисимович

ПСИХОЛОГИЯ
Психология — это наука, занимающаяся изучением высшей нервной системы головного мозга. Как в каждой науке, в психологии имеются среди ученых разногласия во мнениях и расхождения в выводах. Мы уже говорили, что мозг самая труднодоступная область для

Из книги
Архетип и символ
автора

Юнг Карл Густав

Из книги
Гностицизм. (Гностическая религия)
автора

Йонас Ганс

(c) ГНОСТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Демонологическая интерпретация внутреннего мира
После этого отступления в более широкое духовное
окружение мы возвращаемся в область собственно гностицизма.
Пренебрежение естественным положением и силами человека,
которые мы считаем общей

Из книги
Сборник
автора

Чистяков Георгий Петрович

Философские и психологические основы фанатизма.
Произнося слово «фанатизм», нужно иметь в виду, что была не только Варфоломеевская ночь, не только убийство Грибоедова разъяренными персами, но было и 11 сентября 2001 года. То есть фанатизм – это не только далекое прошлое, но и

Из книги
Апокалипсис мелкого греха
автора

Шаховской Иоанн

ПСИХОЛОГИЯ ОБИДЫ
Все мы знаем, что такое обида потому, что обижали и обижались. Сами того не сознавая, всякий обижающий и всякий обижающийся ранят себя, так как лишают себя солнца любви. Обидчик ранит, не только свою душу, но и тело: злые эмоции рождают в человеке

Из книги
Сборник статей Иоанна Шаховского
автора

Шаховской Иоанн

Психология поста
Пост это установление новых ценностей человеческой личности. Впрочем, сказать новых мало; надо сказать: наисовершеннейших. Все низкое пред Богом становится низким и для человека. Все высокое пред Богом делается высоким и для человека.Не трудно видеть,

Из книги
Иллюзия бессмертия
автора

Ламонт Корлисс

Из книги
Религии мира
автора

Хардинг Дуглас

Религия и психология
Новая астрономия, новая геология, новая биология — на самом деле, все физические науки дружно выступают против традиционного религиозного видения человека и мира. Есть ли сомнения относительно того, кто выиграет?Еще более неравной эту битву делает

Психология религиозного фанатизма
«Фанатизм от лат. fanatismus — исступленная, доведен­ная до крайней степени приверженность к каким-либо верованиям или воззрениям, нетерпимость к любым др. взглядам, напр. религиозным». Так определяет фанатизм вовсе не Краткий словарь

Из книги
Миссия возможна
автора

Коллектив авторов

Психология общения
Часто бывает, что люди, работающие в команде, ссорятся. С чем это может быть связано?Несоблюдение правил группового соглашения.Неверно организованные совещания (либо не учитывается чередование труда-молитвы-отдыха, либо участники нарушают правила

Из книги
Величие Вавилона. История древней цивилизации Междуречья
автора

Саггс Генри

Из книги
Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире
автора

Калинина Галина

Психология

Из книги
Об одном древнем страхе. Кого и как «портят» колдуны
автора

Игумен N.

ПСИХОЛОГИЯ ЖЕРТВЫ
Казалось бы, те из православных, кто подвержен обрядоверию (чаще всего — это следствие былых увлечений оккультизмом), должны бы всеми силами тянуться к исправлению своей духовной жизни. Но это происходит далеко не всегда. Что же заставляет людей,

Из книги
Сравнительное богословие. Книга 6
автора

Коллектив авторов

Услышав словосочетание «религиозный фанатик» мы, скорее всего, представим себе террориста-смертника , опоясанного взрывчаткой. Или в лучшем случае сектанта, продающего квартиру, чтобы пожертвовать вырученные деньги своему гуру. А что можно сказать о тех, кого религиозные чувства приводят в ряды доноров или волонтеров?

Критерии религиозного фанатизма определить очень трудно. С точки зрения человека маловерующего или равнодушного к религии, фанатиком будет считаться уже тот, кто ежедневно молится, посещает храм раз в неделю и соблюдает посты. А тем, кто выполняет минимальные требования своей религии, могут показаться фанатиками более ревностные верующие, ведущие более аскетичный образ жизни. Где же мерило?

Есть такой плакат, популярный среди верующих разных конфессий: «Без любви все ничто». Он наглядно показывает, как лишенные любви добродетели превращаются в противоположные им пороки: справедливость превращается в жестокость, ум — в хитрость и так далее. «Вера без любви делает человека фанатиком», — гласит один из пунктов плаката.

Фанатик теряет способность видеть в другом человеке личность и признавать за ним право на свободу выбора. Люди в его шкале ценностей занимают последнее место после соблюдения традиции, политических интересов и его собственной значимости. Людьми легко можно пожертвовать, особенно если они «неверные», а цель — «праведная».

Никому не хотелось бы видеть в своем окружении таких верующих, какими их представляют в фильмах о Средневековье секулярные актеры: с нездорово горящими глазами, исступленных, экзальтированных. Нет более отталкивающих проявлений религиозности, чем фарисейство в сочетании с ханжеством и внутренней злобой. Именно таких персонажей изображают на популярных в Сети карикатурах: «полицию нравов» в черных платках и узколобых мракобесов, дышащих нетерпимостью.

С точки зрения православной аскетики изображенные на карикатурах и столь неприятные всякому нормальному человеку состояния называются «бесовской прелестью» и оцениваются как крайне опасные. Люди, которые путем экзальтации вообразили себя пророками и праведниками, на самом деле просто давно не заглядывали в свое сердце и разучились видеть, что оно полно злобы, а душа близка к погибели. Это инвалиды духовной брани, а не ее чемпионы.

Другая отличительная черта фанатиков — их сосредоточенность на земном, в то время как сердца людей, любящих Бога, устремляются к Небу. Зилоты очень любят создавать собственные политические доктрины: вот посадим на престол царя-батюшку, или, как вариант, установим всемирное исламистское государство, или сделаем президентом еще какого-нибудь пророка, и будет всем счастье. Сразу начнут поля колоситься, стада умножаться, корабли бороздить просторы Вселенной, а женщины одеваться скромно, сидеть дома и рожать по пятнадцать детей. Конечно, некоторое количество врагов — ну, какую-то пару миллиардов — придется уничтожить, но ведь это во имя всеобщего блага и процветания.

В то же время всю христианскую политическую доктрину можно выразить в словах, произнесенных Иисусом Христом на суде перед Понтием Пилатом: «Царство Мое не от мира сего». «…Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной», — писал апостол Павел в послании к Ефесянам. Для человека истинно верующего борьба с его личными страстями — гневом, сребролюбием, завистью, блудом и так далее — всегда будет важнее борьбы на политических выборах или на поле брани с оружием в руках, потому что именно от чистоты его сердца, а не от прихода его единомышленников к власти зависит его судьба в вечности.

Можно ли назвать опасными фанатиками тех, кто отдал жизнь за веру, христианских мучеников с первых веков и по сей день? Для человека во все времена считалось высшей доблестью отдать свою жизнь за то, что для него дороже всего, — родину, свой народ, правду. Обратите внимание — отдать свою, а не прихватить еще десяток-другой чужих. Мученики умирали не за «свои убеждения», не за «мир во всем мире», а за того, кто для них дороже всего мира, — за Христа.

У большинства людей, выросших в православной культуре, есть любимые святые, чьи иконы помещают дома в красном углу и в чью честь называют детей, предрекая им добрую судьбу. Жития святых могут быть очень разными, но есть у них одна общая черта — это ревность по Боге. Святые совершали много странных, с точки зрения обывателя, поступков, можно даже сказать, что вся жизнь Божиих угодников превращалась в один сплошной странный поступок. В святцах не найдется ни одного имени человека, которого нельзя было бы называть «слишком верующим» или «излишне ревностным». Святитель Николай Чудотворец раздал нищим все имущество, унаследованное им от родителей. Святая равноапостольная Нина в одиночку отправилась в незнакомую страну, не владея языком ее жителей, но надеясь обратить их в христианство. Святая преподобномученица Елизавета Феодоровна Романова отказалась от жизни при дворе, пожертвовала личные драгоценности на строительство обители милосердия и одна, без охраны, ходила спасать детей на страшную Хитровку. Блаженная Ксения Петербургская… да всем известно.

Быть может, горячая вера — это то, что двигало людьми лишь в давние времена? Ничего подобного: в наши дни масса добрых дел совершается только потому, что в волонтерах действует религиозное чувство. У многих людей ревность по Боге находит выражение не только в продолжительности молитв и строгости постов, хотя и это важно, но в желании накормить бомжа и перевязать его раны, посетить сироту или одинокого старика, пожертвовать деньги тяжелобольному на операцию или сдать для него кровь. Число добровольцев было бы значительно меньшим, если бы они не видели образ Божий в тех, кому помогают.

На фото: картина Александра Пимоненко «Жертва фанатизма»

Вера как зависимость. Религиозный фанатизм

Фанатизм в широком смысле слова — это приверженность и поклонение кому-либо или чему-либо, доходящее до крайней степени, а также категорическое неприятие иных убеждений и ценностей. В отношении религии фанатизм проявляется абсолютной увлечённостью религиозной деятельностью с образованием культа из неё, поклонением и безотчётным следованием за группой единомышленников.

Религиозный фанатизм – это одна из возможных форм или стадий развития религии, исторически обусловленная функционированием религии как особого социального института или подсистемы в социальной системе.

Истоки данного явления заключаются в изначальных притязаниях каждой мировой религии на обладание истиной в последней инстанции о происхождении и сущности мира, о том, от чего зависит гибель и воскрешение всего человеческого рода. Во все эпохи и в настоящее время религия является наиболее опасной и сильной разновидностью фанатизма. История хранит немало примеров, когда одержимость религиозными идеями разрушительно действовала на целые народы. Религиозный фанатизм превращает группу людей в стадо, живущее по навязанным правилам, лишает каждого человека индивидуальности и внутренней свободы, таким образом превращая людей в средство для утверждения тех или иных постулатов веры. Специфическими причинами развития религиозного фанатизма в российском обществе выступают духовная дезориентация и идеологический плюрализм, вызванные крушением социалистической системы и коммунистической идеологии. Весь этот комплекс факторов, порождающих благоприятную социальную почву для массового религиозного фанатизма, находит конечное выражение в социальном положении и психическом состоянии рядовых граждан, делая их крайне восприимчивыми к духовной «отраве» фанатичных религиозных движений. Это состояние индивидуального сознания рядовых граждан является психологической основой развития религиозного фанатизма.

Фанатизм в религии можно рассмотреть как форму психологической зависимости. Ведь человек, ввязавшись в это, же не принадлежит сам себе, а мыслит и действует, согласно навязанным «сверху» (духовным лидером секты, например) догмам. Другой жизни при этом зависимый просто не представляет.

Что же заставляет отдельно взятого человека становится умалишённым религиозным фанатиком? Конечно, тут очень многое зависит от типа личности. Психологи считают, что подвержены фанатизму, в том числе религиозному, люди, которые:

не обладают критическими мышлением, действуют обычно под влиянием эмоций;
легко внушаемы и ведомы;
подвержены чужому влиянию;
не сформировали собственное мировоззрение и систему ценностей;
ведут «пустую» жизнь и ничем не увлекаются.
Как раз таких людей легко затянуть в сети религиозного фанатизма. Готовые идеи и воззрения легко «вкладываются» в незаполненное собственными представлениями о мире сознание, позволяя человеку почувствовать собственную значимость, быть частью важной команды.

Фанатик обладает крайне ограниченным мышлением, и суждения, не имеющие отношения к его религиозным доктринам, он воспринимает негативно. При этом фанатик может даже не понимать смысл «враждебных» идей. Неприятие критики. Даже если убеждения зависимого легко можно опровергнуть научными и логическими доводами, ортодоксальный фанат всё равно будет настаивать о своём. Дискуссия с ним невозможна. Навешивание на окружающих ярлыков. Помешанный на религии человек любит давать «врагам» определения, например, «язычник», «богохульник», «еретик».

Религиозное помешательство (paranoia religiosa) как отдельную болезненную форму очертил В.П.Сербский. Заболевание чаще встречается у людей неуравновешенных, скудоумных, мечтательных, отличающихся наклонностью к таинственному, чудесному. Началу заболевания предшествуют экзальтация, чувство просветления, сладострастное возбуждение. Взгляд психиатров на религиозные феномены достаточно широк. Крайняя точка зрения высказана немецким психиатром W.Hellpach. По его мнению, «религиозный элемент почти всегда выступал в истории в болезненной оболочке и распространялся и претерпевал свои решающие превращения всегда на крыльях массовой душевной болезни». Часто под влиянием религиозных суеверий развивается бред одержимости нечистым духом. Между монахинями также встречается значительное число душевнобольных, но может быть, это зависит от того, что само поступление в монашество является у некоторых выражением психической неуравновешенности… принадлежность к некоторым сектам, особенно проникнутым нетерпимостью, изуверством и фанатизмом, а также к таким, в которых религиозный культ соединяется с сильным душевным возбуждением, доходящим до экстаза, способствует к развитию душевных заболеваний». Описывая религиозное помешательство, С.С.Корсаков заметил, что данному расстройству подвержены люди с невропатическим складом, малоумные, склонные к мистицизму с детства.

По Л.Фейербаху, «религия есть сознание бесконечного, и поэтому человек познает в ней не конечную и ограниченную, а бесконечную сущность». В вере человек преодолевает свою уязвимость как физического существа, рассчитывая на определенные формы существования после смерти, надеется на компенсацию страданий и лишений, перенесенных в земной жизни. По своей структуре религиозная вера представляется как признание: 1) объективного существования сверхъестественных сущностей, атрибутизированных свойств, связей, превращений; 2) возможности общения с указанными сущностями, воздействии на них и получения от них помощи, награды, наказания; 3) истинности соответствующих религиозных представлений, взглядов, догматов, текстов и т. д.; 4) действительного совершения и наступления описанных в священных текстах событий, собственной причастности к ним; 5) религиозных авторитетов — отцов, учителей, святых, пророков.

На основе религиозной веры возникают религиозные переживания. Их интенсивность, насыщенность, полнота во многом зависят от психического склада личности, способности к воображению, фантазии. У одних верующих даже при отправлении культа переживания бедны. Примером может быть самонаблюдение К.Армстронг: «Во время молитвы я отчаянно заставляла себя сосредоточить все мысли на встрече с Богом, но он либо оставался суровым надсмотрщиком, бдительно следящим за любыми нарушением устава, либо — что было еще мучительнее,- вообще ускользал. Я с горечью признавалась себе, что даже те редкие религиозные переживания, которые у меня возникали, вполне могли быть плодом моей собственной фантазии, следствием жгучего желания их испытать»

Непосредственными компонентами религиозного переживания являются:

Видение — «внутреннее зрение разума», которое связывается с удаленными или пространственно, или во времени событиями, часто принимаемое как «откровение» из другого мира.
Благоговение — внезапное чувство подавленности, обычно связанное с красотой, величественностью необычного природного или искусственного объекта или того, что воспринимается как сверхъестественное.
Экстаз — исступление, восторг; высшая, близкая к умопомешательству степень упоения, при которой появляются слуховые и зрительные галлюцинации. Во время экстаза, по утверждению восточных и христианских мистиков совершается слияние души и Бога, возвышение духа, ведущее к живому познанию Бога.
Страх — безотчетный, безрассудный и непреодолимый метафизический страх-тоска. Страх Божий, благочестие как боязнь греха.

Религиозное поведение проявляется в различных формах и обусловливается типом религиозной личности. По G.W.Allport существует два типа. Первый характеризуется сугубо формальным отношением к религии. Для него характерны посещения церкви, участие в деятельности религиозных общин, внешнее благочестие. Основная потребность людей, отнесенных к этому типу,- продемонстрировать лояльность к церкви, приобрести с ее помощью респектабельность, вес в обществе. Для верующих, принадлежащих ко второму типу, главное — это собственно религия, представляющая для них самостоятельную внутреннюю ценность. Здесь реализуются высшие духовные потребности любви, сострадания, равенства и братства в вере. Религиозное поведение индивидуума обусловлено культом, который он исповедует. Культ (лат. cultus — почитание) определяется как совокупность специфических действий, обрядов, ритуалов, обусловленных верой в сверхъестественное, регламентированных вероучением и обеспечивающих, по убеждению верующих, прямую и обратную связь с объектами поклонения (духи, божества, бог, святые и т. п.).

Особенности изображения религиозных фанатиков в различных видах литературы Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

М. Н. КУЗНЕЦОВА

Омский государственный технический университет

УДК 2+82

ОСОБЕННОСТИ ИЗОБРАЖЕНИЯ РЕЛИГИОЗНЫХ ФАНАТИКОВ В РАЗЛИЧНЫХ ВИДАХ ЛИТЕРАТУРЫ_

В СТАТЬЕ РАССМАТРИВАЮТСЯ ОСНОВНЫЕ МОДЕЛИ ОБРАЗА РЕЛИГИОЗНОГО ФАНАТИКА, КУЛЬТИВИРУЕМЫЕ В РЕЛИГИОЗНОЙ И СВЕТСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ, НАУЧНО-ПОПУЛЯРНОЙ И ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ, А ТАКЖЕ ПРИЧИНЫ, ОБУСЛОВЛИВАЮЩИЕ СОЗДАНИЕ ТОГО ИЛИ ИНОГО ОБРАЗА.

Образы религиозных фанатиков прочно вошли в различные виды литературы: художественную, научно-популярную, религиозную и светскую публицистику.

Прежде чем обратиться к анализу текстов, попробуем выделить основные черты, присущие фанатичному типу личности. Вот что пишут об этом Брокгауз и Ефрон: «Обыкновенно фанатизм характеризуется искренней убежденностью в абсолютной истинности известных принципов и стойкой им верностью, но в громадном большинстве случаев искренность соединяется здесь с неясностью мысли, а стойкость переходит в упрямство. Фанатизм в области настроений — то же самое, что догматизм в сфере мысли и деспотизм в сфере действий, навязывающий другим подчинение чужой воле. Это — соединенное со страстным возбуждением всего существа рвение в проведении идей и убеждений, считаемых безусловно, верными, хотя бы они и не были доказуемы. Все, что не согласно с догматом фанатика, он рассматривает как нечто безнравственное, унизительное для человеческого достоинства, оскорбительное для Божества и всего истинного и справедливого. Фанатизм может быть и не религиозным, но ни одна сфера жизни не благоприятствует его развитию в такой степени, как религия. Разные религии и секты и даже одни и те же религии и секты, но в разное время, — или больше, или меньше фанатизируют своих последователей». [1] Недаром, слово «фанатизм» происходит от слова «fanume» — «храм», что дает нам основание любого сознательно «ходящего в храм» рассматривать как религиозного фанатика (если не утверждая это, то хотя бы предполагая). В понятии «фанатизм» заключается и его осуждение как узости, ограниченности и упорства. Поэтому никто не назовет себя фанатиком, но с удовольствием даст это прозвище своему врагу, носителю противоположных религиозных воззрений. С другой стороны, под фанатизмом может скрываться и ханжество, страстная вера в Бога на показ. Религиозным фанатикам присущи не только особые черты (в частности, такое подчинение религиозной идее, которое сопровождается готовностью жертвовать ради нее собой и от других требовать безусловного ей подчинения), выделяющие их из ряда обычных людей, но и общечеловеческие, присущие любому из нас. Именно поэтому каждый из авторов, создающий образ религиозного фанатика на страницах своего произведения, стремится показать ту грань его личности, которая наиболее ему интересна и созвучна авторской идее (она опирается и на убеждения автора, и на философские системы своего времени).

Отметим еще один важный момент: на основании созданной современными исследователями классификации форм религиозного фанатизма (См. Поликарпов B.C., Поликарпова В.А. Феномен религиозного фанатизма: Моногр. // Феномен человека — вчера и завтра — Ростов-на-Дону, 1996. — С. 223 -532), мы в рамках данной статьи будем относить к религиозным фанатикам еретиков, мистиков, представителей различных культов, отшельников и монахов, которые, сточки зрения церкви, являются религиозными подвижниками.

Теперь обратимся к произведениям художественной литературы.

Интересующий нас тип личности был описан еще в древнегреческой литературе, в частности, в трагедии Эсхила «Прометей прикованный». Правда, здесь нам представлен герой-богоборец, бунтующий против Зевса. Однако именно Прометею присущи черты, характерные для фанатичного типа личности: полная поглощенность идеей жертвы во имя блага людей, страстная приверженность избранному делу. Ни советы друзей, ни угрозы врагов не способны заставить Прометея отречься от задуманного. Созданный Эсхилом образ вызывает у читателей чувства сострадания и восхищения, покоряет силою духа.

Начиная с эпохи Возрождения, популярным становится изображение в художественной литературе отшельников, монахов, святых отцов. Как правило, они выступает здесь в роли сатирических персонажей, вызывающих у читателей смех. Такой подход был обусловлен тем, что в эпоху Возрождения в сознании многих происходит переосмысление природы человека. Средневековые христианские мыслители вели речь о божественной природе человека, о необходимости руководствоваться в жизни аскетическими правилами. Ренессанс был противоречив. Его культура породила сочинение кардинала, который впоследствии стал могущественным папой Иннокентием III, «О презрении к миру, или О ничтожестве человеческой жизни». В XIV- XV вв. это сочинение было широко известно. Гуманисты полемизировали с ним. Так, Франческо Петрарка пишет философский диалог «Моя тайна» (или «О презрении к миру», 1342-1343). В нем святой Августин, выражающий христианское понимание жизни, упрекает собеседника Франциска в постоянном отступлении от аскетических правил, а также порицает его за стремление к славе и плотской любви. Под идеологическим давлением Августина Франциск (а его образ более или менее совпадает с самим автором) начинает каяться в своих прегрешениях и слабостях, тем не менее он не в силах преодолеть свои пороки. Природа давлеет над личностью Франциска и он ничего с ней не может поделать. Герой осознает всю пагубность своего поведения, но не может отказаться от прежнего образа жизни [2]. То есть, в эпоху Возрождения становится неприемлемым аскетический идеал жизни, предлагаемый религией, и священнослужители рассматриваются светскими мыслителями как упрямые фанатики, не желающие признавать правду о человеческой природе.

Вслед за Петраркой, писатели-гуманисты стремятся реабилитировать телесное начало: «Бог создал человека, значит, в человеке прекрасно и тело, которое многократно превосходит все другие тела. Как удивительны руки человека, эти живые орудия, способные к работе». Гуманисты придавали человеческому телу статус божественности, но постепенно пришли к пониманию земного характера природы человека. По мнению Лоренцо Баллы, жизнь сохраняет наслаждение. Человек не должен порицать то, что создала природа, все это свято и достойно похвалы. Надо просто следовать своей природе, не перечить ей. Л.Валла резко негативно относится к стоикам за их отно-

шение к природе, в частности, к природе человека. Разум дан человеку для того, чтобы с его помощью искать наслаждения, которые отождествляются Л.Валлой с его личным благом.В стремлении человека к наслаждению проявляется не просто его земная, а истинная природа. Наслаждение должно выступать конечной, высшей целью человеческой активности. Даже христианство, выстраивая концепцию загробного мира, имеет своей целью, по мнению Л.Баллы, опять-таки наслаждение. Ведь рай — это и есть ни что иное, как вечное наслаждение человека в загробной жизни. Если человек в земной жизни стремится попасть в рай, то это говорит о его желании получить максимум удовольствий и наслаждений в неземной жизни. «К наслаждению ради него самого подобает стремиться как тем, которые хотят радоваться в этой жизни, так и тем, которые желают радоваться в будущей».

Писатели эпохи Возроиадения (такие как Боккаччо, Мазуччо, Николай де Труа, Бонавантюра Деперье, Маргарита Наваррская, Франсуа Рабле и др.) своими произведениями стремились убедить читателей в том, что имеется иной смысл жизни, кроме того, какой предлагался теологами и проповедовался священниками. В своих новеллах они постоянно подчеркивали, что человек находится во власти страстей, что над человеком господствует животное начало. Героями многих новелл этих авторов становились святые отцы, служители церкви, которым ничто человеческое было не чуждо. Они утопали в роскоши, прелюбодействовали. Ситуации, в которые попадают священники, вызывают смех. Однако описание комедийных ситуаций не столько критикует монахов, не умеющих справиться со своими потребностями, сколько показывает читателю: вот перед вами служители бога, и даже им не чужды чувственные удовольствия, что же говорить о вас, уважаемый читатель, о вас, о простом смертном. Писатели Возрождения убеждают нас-человек не может избежать соблазнов. Некоторые монахи-францисканцы, утверждает Маргарита Наваррская, сестра Франциска I, пытаются убить в себе телесные желания. При этом одна часть монахов внушает себе «что надо приучаться к целомудрию, и, чтобы испытать себя, вступают в разговоры с самыми красивыми женщинами, а потом начинают целовать их и гладить, чтобы удостовериться, что их собственная плоть в это время совершенно мертва. А если, упражняясь так, они начинают испытывать волнение, тут же расстаются с красавицей и обращаются к посту и молитве. Когда же плоть их настолько укрощена, что ни разговоры с женщиной, ни поцелуи их нисколько не трогают, они решаются на самое трудное испытание, которое заключается в том, чтобы лечь с женщиной в постель и обнимать, не испытывая при этом ни малейшего вожделения. Но если кому-то одному и удалось в этом положении избежать греха, сколько других осрамились, что архиепископ города Милана, где все это происходило вынужден был разделить мужчин и женщин и поместить тех и других в особые монастыри». Другая же часть служителей церкви поступает иначе, и тем не менее искушение преследует их всюду. Святой Иероним и тот, сколько ни бичевал свою плоть и ни уходил в пустыню, должен был все же признать, что не мог избежать огня, который горел в его теле» [3]. Создавая сатирические персонажи в образе святых отцов и монахов, писатели эпохи Возрождения выражали свой взгляд на природу человека.

Сатирическому подходу в изображении подобных героев предшествовало творчество вагантов (бродячие люди: студенты (бурсаки), переходившие из одного университета в другой, представители низшего духовенства, клирики). Расцвет их поэзии приходится на XII -XIII вв. В своей поэзии они выражали протест против аскетического изуверства, алчности, лицемерия католической церкви, усматривая в религиозном фанатизме прежде всего ханжество. Их поэзия была полна и сатирическими памф-

летами, изобличавшими пороки католического Рима, и циничными пародиями на Святое Писание, носила чаще всего анонимный характер. Сами ваганты преследовались инквизицией. Приведем небольшой отрывок из их анонимного творчества:

UTAR CONTRA VITIA…

(Воспользуюсь против пороков…)

Возглавлять вселенную призван Рим,

но скверною полон он, и скверною

Все полно безмерной.

Ибо заразительно

Веянье порока,

И от почвы гнилостной

Быть не может прока.

Рим и всех, и каждого Грабит безобразно;

Пресвятая курия — это рынок грязный!

Там права сенаторов

Продают открыто;

Там всего добьешься ты

При мошне набитой.

К папе ты направился? Ну, так знай заране: Ты ни с чем воротишься, Если пусты длани… Веянье порока,

Писарь и привратники В этом с папой схожи; Свора кардинальская Не честнее тоже. Грабит безобразно;

Если мзду обильную Ты им не предложишь, То и дела правого Выиграть не сможешь. [4]

В литературе эпохи Романтизма также присутствует образ религиозного фанатика, создаваемый теперь уже по законам романтического направления. Если в эпоху Возрождения персонажи такого типа были лишены индивидуальности, возведены в тип, в карикатуру, вызывавшую легкую усмешку, то в эпоху Романтизма подобные персонажи предстают перед нами как мрачные личности, наделенные страстями, способные и на подвиг, и на преступление. Вспомним образ Клода Фролло, архидьякона Собора Парижской Богоматери из одноименного романа В. Гюго. Этот герой обладал огромной внутренней силой, которая сжигала его изнутри. Всю свою жизнь он провел за чтением божественных книг, подавляя свои природные чувства и страсти. Насилие над собственной природой приводит героя в конечном итоге к злодейству: естественная человеческая потребность в любви, убиваемая архидьяконом в самом себе долгими годами, перерождается в нем в жажду власти над миром Красоты и Чистоты, -это та самая жертва, которую Клод Фролло хочет получить в качестве компенсации за годы затворничества и самоотречения. Недаром в глазах обывателей Парижа архидьякон был самый настоящий колдун (несмотря на свой сан священника), заключивший сделку с дьяволом.

Писатели-реалисты на основе установившейся разоблачительной традиции в западноевропейской литературе, изображая внутреннюю жизнь монастырей и их обитателей, на первый план выносят, как правило, атмосферу притворства и страха, в которой те существуют. Так, главный герой знаменитого романа Стендаля «Красное и черное» Жюльен Сорель воспринимает монастырь, в

котором ему предстоит жить, как ад земной. «Жюльен издалека увидел железный золоченый крест на воротах; ноги у него подкосились. «Вот он, этот ад земной, из которого мне уж не выйти», — решил он.[5] Характеристика монаха, открывшего ворота монастыря, усиливает ощущение жути: » …К воротам подошел какой-то бледный человек, весь в черном… Странное лицо было у этого привратника. Зрачки его выпуклых зеленоватых глаз расширились, как у кошки; неподвижные линии век свидетельствовали о том, что от этого человека нечего ждать сочувствия. И однако на этом лице не было написано никаких пороков, скорее это была полная бесчувственность, то есть именно то, что больше всего может испугать молодого человека». [6] При встрече с аббатом Пирраром Жюльен приходит к выводу, что тот — обычный ханжа:»… Поистине, еще не было на белом свете человека, который показался бы ему менее «преподобным», чем аббат Пиррар за эти полчаса. «До чего же я слаб, — подумал Жюльен, — если меня могло сразить это показное благочестие! Вероятнее всего, этот человек — такой же плут, как и господин Малон». [7] В данном случае, аббат Пиррар, являясь ревностным охранителем ортодоксальной веры (уличает Жюльена в излишне хорошем знании наизусть Священного Писания, а это уже протестантизмом попахивает), воспринимается Жюльеном Сорелем (как представителем другого мира) не более, чем искусный притворщик, гениально играющий свою роль.

В русской классической литературе предпринимались попытки воссоздать внутренний мир героя исследуемого нами типа, разгадать его психологию. В качестве примера проанализируем образ отца Сергия из одноименной повести Л.Н. Толстого. Напомним, что фабула повести заключается в следующем: совершенно неожиданно для всех молодой красавец, князь, внешне благополучный человек, которого ждала блестящая карьера, за месяц до свадьбы, уходит в монастырь: «Событие казалось необыкновенным и необъяснимым для людей, не знавших внутренних причин его; для самого же князя Степана Касатского все это сделалось так естественно, что он не мог и представить себе, как бы он мог поступить иначе» [8].

Рассмотрим психологические особенности личности отца Сергия и причины, подвигшие его стать монахом. Во-первых, он еще с детства выдавался блестящими способностями и огромным самолюбием. При этом ему была присуща вспыльчивость характера: «Он не пил, не распутничал и был замечательно правдив. Одно, что мешало ему быть образцовым, были находившие на него вспышки гнева, во время которых он совершенно терял самообладание и делался зверем. Один раз он чуть не выкинул из окна кадета, начавшего трунить над его коллекцией минералов». Во-вторых, он обладал таким важным в человеке качеством, как целеустремленность. Автор так характеризует Касатского: «Внутри него шла сложная и напряженная работа, состоящая в том, чтобы во всех делах, представлявшихся ему на пути, достигать совершенства и успеха, вызывающего похвалы и удивление людей. Было ли это ученье, науки, он брался за них и работал до тех пор, пока его не хвалили и ставили в пример другим. Добившись одного, он брался за другое. .. У него всегда была поставлена какая-нибудь цель, и, как бы ничтожна она ни была, он отдавался ей весь и жил только для нее до тех пор, пока не достигал ее».[9] Являясь человеком целеустремленным, способным полностью посвятить себя какой-либо идее, Касатский был максималистом (не только в отношении себя, но и в отношении других). Боготворя свою невесту, князь требует от нее ангельской чистоты, и, разочаровавшись, бежит в монастырь. Разочарование-лишь внешнее объяснение, истинная причина ухода — неспособность любить реальных людей, оскорбленное самолюбие. Объясняя свой поступок матери, он говорит, что «призвание Бога выше всех других соображений, а он чувствует его». Сам же он понимает,

что постригся в монахи с целью «стать выше тех, которые хотели показать ему, что они стоят выше его.

Поступая в монахи, он показывал, что презирает все то. что казалось столь важным другим и ему самому в то время как он служил, и становился на новую такую высоту, с которой он мог сверху вниз смотреть на тех людей, которым он прежде завидовал. В нем было и другое, истинно религиозное чувство, которое, переплетаясь с чувством гордости и желанием первенства, руководило им. Разочарование в Мэри, которую он представлял себе таким ангелом, и оскорбление было так сильно, что привело его к отчаянию, а отчаяние куда? — к Богу, к вере детской» [10]. Став монахом, Касатский стремится достичь совершенства, как внешнего, так и внутреннего: «Не мое дело рассуждать, мое дело нести назначенное послушание», — решает он. Радость доставляет ему то, что в монастыре он живет не по своей воле, а по воле старца, и в этом послушании — особенное спокойствие. В монастыре в нем идет напряженная внутренняя борьба, источников борьбы было два: сомнение и плотская похоть. Став отшельником, отец Сергий прослыл в народе святым (и это искусно использовали для привлечения в стены монастыря жертвователей — посетителей). Сам Сергий при этом не осознает себя святым, он начинает понимать, как внутреннее переходит во внешнее, «он чувствовал, что дьявол подменил всю его деятельность для Бога деятельностью для людей». Постоянное насилие над собой приводит отца Сергия к страшному падению и разочарованию в себе. Он бежит из монастыря. Стремление к духовному перерождению дает ему понимание того, что чашка воды, поданная без мысли о награде, дороже облагодетельствованных им людей. Он становится нищим странником, учит детей, ходит за больными. Важно отметить внутреннее состояние нашего героя: «Он постоянно гадок был себе своею греховностью» [11].

Образ отца Сергия позволяет нам установить как бы предрасположенность определенного типа личности к тому, чтобы, заразившись однажды религиозной идеей, оказаться захваченной ею до конца. Такие, казалось бы, положительные (нерелигиозные) черты, в той или иной мере присущие многим людям, как самолюбие, желание быть во всем первым, бескомпромиссность, потребность в непогрешимости идеалов, жажда самоусовершенствования, при определенных обстоятельствах могут стать основой зарождения в человеке фанатизма (и не только религиозного). Так, на уровне личных отношений Касатский выступает как деспот, отказывая любимой девушке в праве на ошибку в любви (и вряд ли она была бы с ним счастлива, выйди она за него замуж), кризис собственной личности и непомерная гордыня приводят его к необходимости «стать выше других», а религиозная идея играет здесь роль той самой соломинки, за которую готов схватиться утопающий, роль маски, за которой прячутся неведомые поверхностному взгляду причины; следствием разочарованности в надуманных идеалах становится для героя бегство в монастырь. Вот почему так сладок для него отказ от жизни по собственной воле. Чувство собственной греховности, воспитанное в нем в монастыре, выдает уже в нашем герое религиозного фанатика, презирающего свое естество, и, в конечном итоге, не любящего и презирающего других людей.

Ф.М. Достоевский в «Легенде о великом инквизиторе» выражает особую философию, носителями которой являются иезуиты. Для творчества Достоевского характерна «совершенно новая структура образа человека — полнокровное и полнозначное чужое сознание, не вставленное в завершающую оправу действительности, незавершимое ничем… Это чужое сознание не вставляется в оправу авторского сознания, оно раскрывается изнутри, как вне и рядом стоящие, с которым автор вступает в диалогические отношения. Автор… создает независимо от себя живые существа, с которыми он оказывается на

равных правах. Он не может их завершить, так как он открыл то, что отличает личность от всего, что не есть личность…» [12]. Для Достоевского фанатизм-антитеза свободы. Религиозные фанатики — поработители и изуверы, которые каждой клеткой своего существа ненавидят свободу духа человека. Они обвиняют Христа именно в том, что своей жертвой он подарил людям свободу, которая им не нужна, которая их страшит и обременяет. «Не ты ли так часто говорил: «Хочу сделать вас свободными». Но кончится все тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас. » Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики. Но под конец-то станут и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать -так ужасно им станет под конец быть свободными!» [13] С точки зрения Достоевского, религиозный фанатизм зиждется не на чрезмерной любви к Богу, а на презрении к Нему и к человеку.

В религиозной публицистике особую роль играет образ евангелистов — сектантов, создаваемый, например, на страницах православной печати. Вот как описывал священник Михаил Орлов свою беседу с сектантами в Омских епархиальных ведомостях еще в 1902 году: «Сектанты вели себя на беседе беспорядочно. Часто прерывали мою речь неуместными замечаниями. Из поведения Максима (сектант) было понятно, что пришел он не для искания истины, иначе не стал бы он перебивать речь миссионера, объясняющего его возражения и не оставил бы беседы прежде ее окончания. Пришел он более для того, чтобы перед собравшимися блеснуть своим свободомыслием, своим якобы знанием Священного Писания, и когда запас возражений против истин Православной церкви у него истощился, а высказанные возражения оказались несостоятельными, он позорно скрылся» [14]. В лекциях, читаемых в Свято-Троицкой семинарии, историк русской церкви Н. Таль-берг воссоздает те же черты характера, тот же тип личности, что и священник Михаил Орлов, но речь здесь идет уже не о сектантах, а о раскольниках. Например, он дает описание стиля поведения протопопа Аввакума: «Попом он был всего восемь лет и в эти восемь лет его два раза выгоняли из прихода. В первый раз напал на него какой — то начальник, избил его, откусил у него персты руки, дважды выстрелил в него и, наконец, отнял у него двор и все имущество и, без куска хлеба, выгнал его с семейством из села.-.. В другой раз, едва прошло восемь недель, как на него восстал почти весь город. К местному патриаршему приказу, где заседал Аввакум, занимаясь духовными делами, собралось множество попов, мужиков и баб. Человек с тысячу или полторы, вытащили его из приказа и били среди улицы батожьем и топтали, а бабы были с рычагами. Более всех вопили попы и бабы, которых он унимал от блудной жизни: «убить вора, да и тело собакам в ров кинем». И, действительно, его забили почти до смерти и бросили под угол одной избы. Затем он был сослан в Тобольск, получил там место священника. Однако только полтора года смог он пробыть там, вооружив за это время всех против себя. Пять раз возбуждались против него дела. В виду нераскаянности и ожесточения Аввакума собор определил лишить его священства и предать анафеме». Из того же источника узнаем и о стиле поведения боярыни Морозовой, царь Алексей отзывался о ней патриарху следующим образом: «Сумасбродная люта. Много наделала она мне трудов и неудобств показала. Если не веришь моим словам, изволь сам испытать, призови ее к себе, спроси, и сам узнаешь ее твердость, начнешь ее истязать и вкусишь приятности ее. Сколь поругалась и ныне ругается Морозова та!».[15]

Раскольники придерживались относительно православия (после реформы Никона) сходных убеждений с еванге-

листами, называемых в России штундистами: нынешняя Православная церковь не есть церковь, тайны в ней божественные — не тайны, крещение — не крещение, архиереи — не архиереи, учение неправедное, и все в ней скверно и неблагочестиво. Так как они являлись угрозой для официально признанного православия, то деятели РПЦ и их сторонники культивировали данную модель образа религиозного фанатика для борьбы против своих идеологических врагов.

Кроме того, в религиозной публицистике самими представителями культов создается еще одна модель образа религиозного фанатика — культивируется образ положительный — образ героя, мученика за веру. Так, протопоп Аввакум пытался представить себя в своей автобиографии, подробно описывая гонения и побои, именно мучеником, избранником Божьим. Он писал, например, о том, что ангел Божий приносил ему пищу в темницу, о том, как его били, волочили за ноги в ризах, оставляли едва живым, он старается представить себя не только ревнителем истинной веры, но и чудотворцем. Тальберг Н. так оценивает его автобиографический труд: «Он, видимо, преувеличивает и украшает вымыслами свои страдания и свои мнимые чудодеяния, как бы хвастается ими».[16] А вот каким образом представляют себя обществу иеговисты (с точки зрения Православной церкви и закрепившегося за ними мнения на уровне обыденного сознания — они являются ярким примером современных религиозных фанатиков): свою характеристику Свидетели «слепили» из положительных отзывов о себе в газетах разных стран: из американских газет: «Даже если вас раздражает и злит их старание обратить вас в свою веру, все равно поражает их преданность, их здравомыслие, их замечательный пример человечности и здорового образа жизни». Из немецких газет: «Это самые честные и исполнительные налогоплательщики в Федеративной Республике. Их законопослушание видно из того, как они водят автомобиль, а также из статистических данных о преступности». Из аргентинских газет: «Вот уже долгие годы Свидетели Иеговы доказывают на деле, что они трудолюбивые, здравомыслящие, бережливые и богобоязненные граждане, каких явно не хватает нашей стране. Свидетели — это мирное, единое, международное братство. Они-примерные граждане любой страны» [17]. Адвентисты стремятся создать свой положительный имидж в России тем, что строят здесь больницы, санатории, помогают детским домам, заключенным, разрабатывают методики лечения алкоголизма и наркомании. Журналистка Е. Копылова, прожившая десять дней в поселке Заокский, дает им следующую характеристику: «Они одаренные, светлые. В обители — взаимная забота и помощь. Большинство семинаристов получили религиозное воспитание в семье, есть и бывшие атеисты. Склад ума у многих философский, склонность к самоанализу» [18].

Подводя итог еще раз отметим, что художественная литература представляет нам множество образов интересующего нас типа личности, каждый из авторов подмечает в нем новые черты, наиболее интересные для него, изображение которых позволяет более полно реализовать авторскую идею и авторское понимание этого явления и отношение к нему. Важную роль при создании подобных образов имеет субъективный фактор — авторская идея обусловлена, как правило, и господствующей в обществе идеологией, и мировоззренческими стереотипами той или иной эпохи. В большинстве случаев именно художественная литература культивирует в обыденном сознании людей то или иное представление о данном явлении и, следовательно, задает определенный тон отношениям к нему общества. Религиозная публицистика также моделирует данный образ в соответствии с теми целями и задачами, которые перед ней поставлены. Мы рассмотрели две наиболее распространенные из них. Первая имеет целью настроить население против религиозных фана-

тиков в образе «одержимых» раскольников и сектантов и т.п., является средством борьбы с конкурентами, вторая -стремится реабилитировать представителей культов в глазах окружающих и выполняет функцию саморекламы. В каждом из этих случаев присутствует момент манипуляции понятием «фанатизм».

Литература

1. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь- Репр. -Т. 69. -М.:Терра, 1993 — С. 291.

2. Денисов С.Ф. Антропология Возрождения и особенности становления эпохи модерна // Вестник Омского отделения Академии гуманитарных наук. — Омск: Изд-во ОмГТУ, 1998.-№3 — С.56.

3. Там же. -С. 58.

4. Зарубежная литература. Эпоха Возрождения/Сост. Б.И. Пуришев. — М.: Просвещение, 1976. — С. 217.

5. Стендаль Красное и черное. — М., 1983. — С. 197.

6. Там же. — С. 197.

7. Там же.-С. 201.

8. Толстой Л.Н. Отец Сергий//Толстой Л. Н. Повести и рассказы. -М.: Худ. лит., 1986. — С. 510.

В. К. ФЕДОРОВ

Омский государственный технический университет

УДК 572

Создание гелиоцентрической системы мироздания привело к тому, что планета Земля больше не рассматривалась как центр Вселенной. Дальнейшее развитие классических астрономии, астрофизики и космологии все более и более вытесняли Человека с центральных позиций: Солнце — это лишь одна из многих миллиардов звезд, Галактика Млечный Путь — одна из многих других галактик, даже Вселенная в некоторых теориях есть своего рода «частичный» Космос среди других Космосов, параллельных миров и т.д. Таким образом, децентрализация нашего Мира достигла своего предела, сходного с абсурдом.

Однако в настоящее время полученные новейшие научные результаты трактуются большим числом научных работников так, что биологическая Жизнь -> Человек Разум неожиданно снова занимает центральное положение во Вселенной. Разум оказывается гораздо более тесно связанным с общекосмическими условиями, чем это ранее предполагалось, и все менее очевидным становится взгляд на Разум как на продукт Случая. Многие процессы во Вселенной представляются направленными на возникновение и поддержание Разума.

Предпосылки и закономерности возникновения Разума во Вселенной можно свести к единому принципу, называемому Антропным Принципом. Антропный Принцип впервые был сформулирован американским физиком Р. Дик-ке: физическая Вселенная, которую мы наблюдаем, пред-

9. Там же. -С. 510.

10. Там же. — С. 511.

11. Там же. — С. 515.

12. БиблерВ.С. Поэтика культуры. -М. Прогресс, 1991. -С. 166.

13. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. — Л., 1970. -С. 294.

14. Орлов М. Беседа с сектантами о таинстве Причащения //Омские Епархиальные Ведомости. — 1902. — № 6 (15 апр ). — С. 21.

15. Тальберг Н. История русской церкви. — Б.м.: Изд-во Свято-Успенского монастыря, 1994. — С. 432.

16. Там же. — С. 448.

17. Библия: Слово Бога или человека? — Brooklin, New York, U.S.A., 1998. — С. 183.

18. КопыловаЕ. Возродись во мне Бог: Десять дней в духовной семинарии адвентистов // Огонек. -1991. — № 4 (янв.). — С. 31.

КУЗНЕЦОВА Марина Николаевна, ассистент кафедры «Дизайн, реклама и технология полиграфического производства», аспирантка.

ставляет собой структуру, допускающую наше присутствие как наблюдателей.

Формулировка Антропного Принципа Д. Берроу более подробна: наблюдаемые значения всех физических величин и мировых констант не произвольны. Они принимают значения, которые лежат в таких пределах, чтобы могла возникнуть Жизнь на основе углерода и обеспечить такой возраст Вселенной, чтобы это произошло.

Анализ основных свойств Вселенной привел к формулировке слабого и сильного Антропного Принципа в космологии. Формулировка слабого Антропного Принципа: Вселенная такова, какова она есть, для того, чтобы на определенном этапе ее развития могло появиться мыслящее существо. Формулировка сильного Антропного Принципа: Вселенная в целом и Разум в частности отождествляются со следствием реализации «замысла» некой надприродной причины-Творцом.

Иными словами, как слабый так и сильный Антропный принцип указывает на то, что для правильного анализа состояния наблюдаемой Вселенной недостаточно знать только фундаментальные физические законы; принципиально важно учитывать существование самого наблюдателя.

Формулировка Антропного Принципа с диалектической точки зрения вполне естественна. Классическая Космо-погия полностью исключила наблюдателя из вырабаты-

ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ СТАТУС АНТРОПНОГО ПРИНЦИПА И ЕГО СЛЕДСТВИЯ

ИЗЛОЖЕНЫ ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ИСТОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ СЛАБОГО И СИЛЬНОГО АНТРОПНОГО ПРИНЦИПА. СОВРЕМЕННЫЙ СТАТУС АНТРОПНОГО ПРИНЦИПА ПРИОБРЕЛ ТЕОРЕТИКО-ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И РЕЛИГИИ.

ОБСУЖДЕНЫ НЕКОТОРЫЕ СЛЕДСТВИЯ, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ ЛОГИЧЕСКОГО ПРИМЕНЕНИЯ АНТРОПНОГО ПРИНЦИПА К ФУНДАМЕНТАЛЬНЫМ ПРОБЛЕМАМ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ.

Без фанатизма! К чему приводит слишком горячая вера | Психология жизни | Здоровье

У каждого – свой храм

Сергей – 50‑летний моложавый мужчина, вдовец, довольно обеспеченный (есть свой бизнес), до недавнего времени считал себя вполне успешным человеком. Но пару лет назад все изменилось…

«Дело в том, что я очень много работал, взвалил на себя почти неподъемную ношу. Но зато удалось купить шикарную квартиру в центре Москвы, достроил коттедж на Рижском шоссе. Жена Галина умерла 15 лет назад, так что все, что я делал, – ради единственного сына Ивана, его счастливого и обеспеченного будущего…»

К сожалению, счастливое будущее сына оказалось под большим вопросом. И Сергей поведал историю о том, как Иван, рано потерявший мать, увы, недополучивший внимания и любви отца, но зато сполна познавший на себе причудливые принципы воспитания сменявших друг друга нянек, попал в религиозную секту.

«Вытащить парня оттуда я бы смог, – убежденно говорит Сергей. – Силенок и средств хватало. Но главная беда заключается в том, что Ваня оказался не бедной заблудшей овечкой, а буквально за год-два выбился в лидеры этой сомнительной организации. Я встречался с ним неоднократно. Поначалу мы еще худо-бедно могли разговаривать, но главным образом о том, что Ване открылся свет истины и он хочет, чтобы я был рядом с ним, в его секте. Пробовал я говорить ласково, убедительно, высмеивать надуманные и жестокие принципы его организации. Все было бесполезно. В конечном счете сын только озлобился и я окончательно потерял с ним контакт. Как могло случиться, что мой Ванечка стал религиозным фанатиком?!»

Никакой психолог в одиночку с сектой не справится. И помочь взрослому совершеннолетнему человеку, если он того не желает, тоже весьма непросто. История Ивана далека от завершения, так что выводы пока делать рано…

Само слово фанатизм произошло от латинского fanum, то есть «храм». Религиозный фанатизм как явление насчитывает не одну тысячу лет. А вообще же фанатики в основном группируются вокруг трех китов: религии, политики и морали. 

Истоки фанатизма чаще всего нужно искать в детстве. Стыд, чувство вины, упрямство – все это при определенных обстоятельствах вполне может принять гипертрофированные, уродливые формы. Но один из самых распространенных факторов‑провокаторов – это, пожалуй, недоверие. Ребенок, которому постоянно не доверяли в детстве, а, как правило, не только не доверяли, но и постоянно унижали, зачастую воспринимает мир как некое абсолютное зло, от которого нужно защищаться. Более менее защищенным такой человек чувствует себя только в кругу единомышленников.

Управление гневом

Можно ли определить фанатика по внешнему виду? И да и нет. Ведь фанатики бывают пылкими (и вот они-то как раз себя достаточно ярко проявляют) и холодными, в поведении которых вы можете заметить разве что некоторую отстраненность.

Пылким фанатикам «все свое» трудно в течение долгого времени держать в себе. Они склонны к припадкам гнева, часто пребывают в возбужденном состоянии, выглядят очень напряженными, когда все-таки приходится себя контролировать.

Фанатик – отнюдь не примитивное существо, он может быть вполне дружелюбным, особенно в том случае, когда хочет приобщить вас к своей сверхидее. Вопрос лишь в том, насколько ему хватит терпения, если вы окажитесь «крепким орешком». Скорее всего, поняв, что «завербовать» вас не удастся, фанатик такого толка потеряет к вам интерес, причем настолько, что перестанет даже поддерживать видимость хороших отношений. Так сосед по дому или коллега по работе может перестать здороваться с вами после того, как вы вежливо, но твердо отвергнете его предложение принять участие в собрании некоего общества избранных единомышленников. Впрочем, попытки переубедить вас, возможно, продолжатся. Ведь есть категория людей, для которых жизнь немыслима без горячей веры в какую-то идею. Они убеждены в том, что все другие идеи и верования просто в сравнение не идут с их собственными.

Вот еще один пример из реальной жизни. Мальчик Петя жил в семье буквально под портретом Ленина, выпускал газету «Юный атеист» и верил, что со дня на день коммунизм будет построен. Но, когда он вырос и стал Петром Петровичем, все эти его идеалы стали какими-то немодными, как будто потускнели от времени. Но без веры и одержимости идеей мальчик жить не был научен, а свои собственные мысли генерировать, увы, не умел. И вот сегодня этот гражданин педантично соблюдает православные посты, истово крестится на все действующие и недействующие храмы, замучил всех близких и дальних соблюдением обрядов, а «проклятых иноверцев», не поддающихся агитации, оскорблениями и проклятиями. 

Как прекрасен этот мир, посмотри!

Счастливые, гармоничные люди видят мир удивительно многообразным. Каждый день несет в себе что-то новое и под влиянием этого нового формируется и видоизменяется мировоззрение людей. А вот для фанатика многообразия мира не существует. Он бескомпромиссно воюет со всем, что выходит за рамки выбранной им истины. Принцип «кто не со мной, тот против меня» – основополагающее правило жизни. Склонность впадать в крайности присуща каждому человеку, но человек разумный, думающий может и должен научиться управлять ею. Фанатики носят разные маски – моралиста, борца за свободу всех людей на планете, религиозного праведника, – но под всеми скрываются искаженные гримасой злобы лица. Может ли фанатик стать миролюбивым и толерантным членом общества? Вероятность этого невелика, но она, разумеется, существует, вот только пройти этот путь в одиночку не удастся. Лишь опытный специалист-психолог поможет человеку понять, что монополии на истину не существует.

Смотрите также:

Религиозный экстремизм

22 апреля 2020

Религиозный экстремизм

Религиозный экстремизм, это оборотная сторона любой религии, ее темная, опасная сторона, действующая под видом влечения к религии, зарождая и развивая безнравственные взгляды и принципы, влекущие вред интересам лиц или целого общества, заключающиеся в разрушении общепризнанных норм морали и права, препятствующие становлению и развитию институтов демократии и гражданского общества.

Введение

Невозможно понять религиозный экстремизм, если не понять его этическую сторону и мотивацию действий.В экспертной среде нет ясного представления, что такое религиозный экстремизм и существует ли он в природе. Причина отсутствия экспертного единства в понимании проблемы религиозного экстремизма заключается в том, что оппоненты не придут к единой системе координат, единой системе ценностей, единой совокупности методов, в рамках которых изучалось и квалифицировалось явление.

Для того чтобы вынести объективное суждение о религиозном экстремизме, необходимо иметь четкое представление о его сути. Поэтому должно быть создано ясное определение и понимание «религиозного экстремизма» по следующим параметрам:

1) значение термина;

2) признаки;

3) причины возникновения;

4) идеология;

5) характер последствий;

6) методы профилактики.

Религиозный экстремизм напрямую связан с религиозными организациями. Многие религиозные организации лишь прикрываются своим влечением к религии, а на самом деле пропагандируют свои интересы, контролируя сознание человека, разрушают его как личность, тем самым нарушают права человека, разрушают семейную этику, возбуждают распри на религиозной основе, ограничивают или лишают человека конституционных прав. Но эта связь еще не переходит в форму открытого насилия. И не только конкретные тоталитарные секты являются его питательной почвой, но и, как это ни парадоксально, традиционные религии.

Переводя неурегулированные государством межрелигиозные вопросы в политическую плоскость, используя их в качестве инструмента, средства для разжигания конфликтов, религиозный экстремизм создает реальную угрозу безопасности российского государства.

Приверженцы религиозного экстремизма, как серфингисты, несутся на гребне религиозного подъема. Обретение смысла жизни и следование высоким этическим идеалам подменяются у них слепой верой, глухой к доводам рассудка. Такая вера вовсе не облагораживает человека, напротив, легко превращает его в эффективный инструмент насилия.

Религиозный экстремизм ныне приобрел форму масштабной перманентной войны или систематических террористических актов, совершаемых бандами международных террористов, вооруженных и обученных. Их идеологией является «джихад» — война с «неверными», исповедующими не только другую религию, но и придерживающихся светского образа жизни, демократической политической ориентации. Все эти события — это лишь часть религиозного территориального расширения зоны обитания и влияния.

Негативный резонанс в обществе вызывает деятельность разного рода тоталитарных религиозных организаций, некоторых последователей неоязычества, оккультизма, сатанизма и других группировок, которые не всегда афишируют и раскрывают свою деятельность. Известно, что в находящихся под их влиянием общинах насаждается религиозный фанатизм, совершаются изуверские обряды, акты вандализма, наносится ущерб нравственному, психическому и физическому здоровью их членов.

Под религиозным экстремизмом зачастую понимают разнородные явления, от разнообразных форм классовой и освободительной борьбы, сопровождающейся применением насилия, до преступлений, совершаемых наемными агентами и провокаторами.

Религиозный экстремизм, это не что иное как культивированное современное рабство людей, основанное на промывание мозгов и контролировании сознания человека путем психологического программирования.

Продукт религиозного экстремизма — это моральный «урод», для которого уродство является нормой. Религиозный экстремизм не рождается на пустом месте. И предупредить его появление намного разумнее, чем с ним бороться.

 

Основная цель религиозного экстремизма – признание своей религии, ведущей и подавление других религиозных конфессий через их принуждение к своей системе религиозной веры. Наиболее ярые экстремисты ставят своей задачей создание отдельного государства, правовые нормы которого будут заменены нормами общей для всего населения религии. Религиозный экстремизм часто смыкается с религиозным фундаментализмом, суть которого заключена в стремлении воссоздать фундаментальные основы «своей» цивилизации, очистив ее от чуждых новаций и заимствований, вернуть ей «истинный облик».

1. Значение термина «Религиозный экстремизм»

Экстремизм (от лат. extremus – крайний, последний) как известно, в самом общем виде характеризуется как приверженность к крайним взглядам и действиям, радикально отрицающим существующие в обществе нормы и правила, в стремлении переустройства мира в соответствии с религиозными фундаменталисткими взглядами.

Религиозный экстремизм, это отрицание системы традиционных для общества ценностей, норм морали и права, а также агрессивная пропаганда «идей», действующая под видом влечения к религии. Во многих, если не во всех, конфессиях можно обнаружить религиозные представления и соответствующие им действия верующих, которые имеют антиобщественный характер, то есть в той или иной степени выражают неприятие светского общества и других религий с позиций того или иного религиозного вероучения.

Религиозный экстремизм — это религиозно мотивированная или религиозно камуфлированная деятельность, направленная на насильственное изменение государственного строя или насильственный захват власти, нарушение суверенитета и территориальной целостности государства, на возбуждение в этих целях религиозной вражды и ненависти.

Религиозный экстремизм — это приверженность в религии к крайним взглядам и действиям. Основу такого экстремизма составляют насилие, крайняя жестокость и агрессивность, сочетающиеся с демагогией.

Религиозный экстремизм, это оборотная сторона любой религии, ее темная, опасная сторона, действующая под видом влечения к религии, зарождая и развивая безнравственные взгляды и принципы, влекущие вред интересам лиц или целого общества, заключающиеся в разрушении общепризнанных норм морали и права, препятствующие становлению и развитию институтов демократии и гражданского общества.

2. Признаки религиозного экстремизма

Признаками религиозного экстремизма являются:

1) фанатичные нетерпимость и жесткость, которые заставляют человека слепо следовать исключительно своим собственным мнению и предрассудкам и не позволяют экстремисту принимать во внимание интересы окружающих людей;

2) показная и постоянная чрезмерность в религиозном поведении и тенденция заставить других поступать так же;

3) отказ от следования общепризнанных норм морали и права, приоритетностей, ведущий к неуместности и несвоевременности применения тех или иных религиозных предписаний;

4) грубая и резкая манера общения с людьми, в жестком и категоричном подходе;

5) идеологическое содержание в виде приверженности к крайним религиозной и иных сферах общественной жизни;

6) общественная опасность, которая выражается в причинении существенного вреда основам конституционного строя или конституционным основам межличностных отношений либо в создании угрозы причинения такого вреда;

7) деятельный характер, выражающийся, как правило, в незаконных и наносящих вред обществу способах и формах выражения протеста против установленного порядка в той или иной сфере социальных отношений.

3. Причины возникновения религиозного экстремизма

Религиозный экстремизм – явление не случайное и имеет объективные причины появления. Понимание причин появления экстремизма должно предшествовать определение наличия религиозного экстремизма и применению методов противодействия. Имея результат определения, определяются истинные причины возникновения религиозного экстремизма.

С самого начала необходимо признать, что не существует одного изолированного фактора, ответственного за развитие и распространение экстремизма. Напротив, религиозный экстремизм является сложным феноменом с различными взаимосвязанными, прямыми и косвенными причинами и предпосылками, часть из которых берет начало в далеком прошлом, часть – в современности. Соответственно, мы не должны, подобно некоторым школам мысли замыкаться на отдельных аспектах. Причины возникновения религиозного экстремизма могут быть разные, к которым относятся:

1) религиозные;

2) социальные;

3) экономические;

4) политические;

5) психологические;

6) социально-экономические;

7) технологические;

8) информационные;

9) государственная коррупция;

10) социально-экономические кризисы;

11) деформация политических структур;

12) падение жизненного уровня значительной части населения;

13) подавление властями инакомыслия и оппозиции;

14) отсутствие религиозного знания;

15) национальный гнет, амбиции лидеров политических партий и религиозных групп, стремящихся ускорить реализацию выдвигаемых ими задач и т. д.

Одной из причин возникновения религиозного экстремизма является демократическое преобразование свободы совести.

 

Однако свобода совести — важная и ценная свобода граждан в современном правовом государстве, ее толкование как вседозволенности религиозных объединений (в т. ч. международных), позволило создать условия для появления в обществе экстремистских идеологий.

Одними из основных и главных причин возникновения религиозного экстремизма находятся в самом человеке, в его взаимоотношениях с членами семьи, родственниками, а при более глубинном анализе может быть обнаружен в противоречиях между внутренним миром экстремиста и окружающим обществом. Между верой и поведением, идеалами и реальностью, религией и политикой, словами и поступками, мечтами и фактическими достижениями, светской и религиозной жизнью. Естественно, что подобные психологические внутренние противоречия могут привести какую-то часть молодежи к нетерпимости и агрессии.

4. Идеология религиозного экстремизма

Религиозные экстремистские организации — это такие группы и организации, которые в своей идеологии используют крайние и неэтичные техники манипулирования для вербовки и удержания своих членов. Контролируют мысли, чувства и поведение своих приверженцев с целью удовлетворения интересов лидеров и целей группы.

Религиозная идеология имеет разные направления, к которым относится:

1) принудительное распространение ее принципов;

2) нетерпимость к оппонентам, отрицание инакомыслия;

3) попытки идеологического обоснования применения насилия по отношению к любым лицам, не разделяющим убеждения экстремистов;

4) апелляция к каким-либо известным религиозным или идеологическим учениям с претензиями на их истинное толкование и в то же время фактическое отрицание многих положений этих толкований;

5) доминирование эмоциональных способов воздействия на сознание людей в процессе пропаганды идеологии экстремизма, обращение к чувствам людей, а не к разуму;

6) создание харизматического образа лидера экстремистского движения, стремление представить его непогрешимым.

 

Идеология экстремизма отрицает инакомыслие, жестко утверждает собственную систему политических, идеологических, религиозных взглядов. От своих сторонников экстремисты требуют слепого повиновения и исполнения любых, даже самых абсурдных приказов и инструкций. Аргументация экстремизма обращена не к разуму, а к предрассудкам и чувствам людей.

Доведенная до крайности, идеология экстремистских действий создает особый тип сторонников экстремизма, склонных к самовозбуждению, потере контроля над своим поведением, готовых на любые акции, на нарушение норм, сложившихся в обществе.

Из опыта недавнего прошлого мы хорошо помним, что самая прекрасная идея, доведенная до абсурда, превращается в свою противоположность и становится опасной для окружающих. В последние годы имеет место идея о конце света, т. е. апокалиптические движения, имеющие значительные финансовые средства. Проповедники этой идеи не призывают к актам насилия и считают себя вестниками возрождения или рождения нового человека. Другие утверждают, что чем скорее воцарится Антихрист, тем скорее исчезнет этот прогнивший мир и установится рай на Земле, как предвидели Иоанн в “Откровениях”, Нострадамус и другие пророки. Некоторые сторонники таких движений стремятся подтолкнуть ход истории, провоцируя войну, голод, эпидемии. И хотя крайне апокалиптические группы являются потенциальными террористами, на них мало кто обращает внимание.

В последние десятилетия возникли десятки агрессивных движений, проповедующих различные варианты экстремистской деятельности, это национализм, религиозный фундаментализм, фашизм и идеи конца света — от индуистских националистов до неофашистов в Европе и новых религиозных движений (“Ветвь Давида”, Уэйко, штат Техас, Аум Синрике и др).

В религиозном экстремизме выделяется восемь основных идеологических элементов, приводящих, при одновременном и систематическом их использовании применительно к личности, к катастрофическому изменению сознания:

1) контроль окружающей обстановки (среды) — жесткое структурирование окружения, в котором общение регулируется, а допуск к информации строго контролируется;

2) мистическое манипулирование — использование запланированной или подстроенной «спонтанной», «непосредственной» ситуации для придания ей смысла, выгодного манипуляторам;

3) требование чистоты — резкое деление мира на «чистый» и «нечистый», «хороший» и «плохой». Религиозная экстремистская организация — «хорошая» и «чистая», все остальное — «плохое» и грязное»;

4) культ исповеди — требование непрерывной исповеди и интимных признаний для уничтожения границ личности и поддержания чувства вины;

5) «святая наука» — объявление своей догмы абсолютной, полной и вечной истиной. Любая информация, которая противоречит этой абсолютной истине, считается ложной;

6) нагруженный язык — создание специального клишированного словаря внутригруппового общения с целью устранения самой основы для самостоятельного и критического мышления;

7) доктрина выше личности — доктрина более реальна и истинна, чем личность и ее индивидуальный опыт;

8) разделение существования — члены группы имеют право на жизнь и существование, остальные — нет, т.е. «цель оправдывает любые средства».

Сторонники экстремистской идеологии могут быть настолько одержимы сознанием правоты и законности предъявляемых ими требований, что вольно или невольно подгоняют многообразие жизненных ситуаций и процессов к видению мира через призму этой идеологии. Исторические прецеденты достижения целей непопулярными средствами позволяют лидерам экстремизма создавать аналогичные прецеденты, надеясь, что история их оправдает.

Основой идеологии религиозного экстремизма является религиозный фанатизм, который превращается в экстремизм тогда, когда нет никаких иных «удерживающих» форм идентификации: национальных, гражданских, родовых, имущественных, клановых, корпоративных.

Фанатичная религиозность индивидуума и общества на всех уровнях вносить негативный элемент в отношениях между людьми.

Фанатизм религиозного фанатика (по страсти) убеждения на столь велик, что он не только совершенно не боится наказания, но и некогда не раскаивается в своих деяниях.

5. Проявления религиозного экстремизма

Общеизвестно, что в современных условиях реальную угрозу, как для всего мирового сообщества, так и национальной безопасности того или иного государства, его территориальной целостности, конституционных прав и свобод граждан представляет экстремизм в различных формах его проявления.

В последние десятилетия экстремисты все чаще обращаются к организованному и религиозно-обоснованному использованию противоправных актов как к средству достижения своих целей.

Особо опасен экстремизм, прикрывающийся религиозными лозунгами, ведущий к возникновению и эскалации межэтнических и межконфессиональных конфликтов.

Религиозный экстремизм проявляется во всей силе в тот момент, когда одна изолированная группа, следующая вышеперечисленным установкам, начинает угрожать безопасности большинства, разрешая применение физического насилия. Это становится возможным, когда радикально настроенная группа людей считает всех людей – за исключением своих последователей – вне своей религии, объявляя их неверными. Такой шаг окончательно порывает связи между данной группой и обществом.

Основная цель религиозного экстремизма – признание своей религии, ведущей и подавление других религиозных конфессий через их принуждение к своей системе религиозной веры. Наиболее ярые экстремисты ставят своей задачей создание отдельного государства, правовые нормы которого будут заменены нормами общей для всего населения религии.

Религиозный экстремизм часто смыкается с религиозным фундаментализмом, суть которого заключена в стремлении воссоздать фундаментальные основы «своей» цивилизации, очистив ее от чуждых новаций и заимствований, вернуть ей «истинный облик».

Важной особенностью ряда религиозных организаций экстремистского толка является наличие в них фактически двух организаций – открытой и тайной, законспирированной, что облегчает им маневрирование, помогает быстро менять методы деятельности при изменении обстановки.

В качестве основных методов проявлений религиозно-экстремистских организаций является нижеследующее:

1) распространение литературы, видео-аудиокассет экстремистского толка, в которых пропагандируются идеи экстремизма;

2) благотворительность лиц и организаций экстремистской направленности;

3) организация платных курсов по профилю и направлению организации экстремистского характера;

4) создание и организация учреждений, финансируемых на пожертвование и финансирование с госбюджета по благотворительным и общественным программам;

5) создание разнообразных центров, основанных на шаманизме, магии, гадании, лечение не традиционной медицины и др.

6. Характер последствий религиозного экстремизма

Наносимый религиозным экстремизмом вред социуму чрезвычайно опасен: его проявления варьируются от психологического и материального ущерба обществу и государству до лишения жизни конкретных индивидов, от возбуждения гражданской ненависти или вражды до функционирования многочисленных незаконных вооруженных формирований, ставящих перед собой цели изменения конституционного строя государства и нарушения его территориальной целостности.

Последствия преступных проявлений религиозного экстремизма могут проявляться как сразу после совершения соответствующих деяний, так и иметь долгосрочные перспективы. Суть религиозного экстремизма, – в применении насилия к инакомыслящим. Последствия от религиозного экстремизма является:

1) отток денежных средств у населения;

2) промывание мозгов и программирование людей;

3) разжигание религиозных распрей;

4) разжигание межнациональных распрей;

5) лишение и ограничение Конституционных прав;

6) нарушение стабильности социально экономического развития;

7) повышение процента суицида;

8) повышение процента психиатрических заболеваний;

9) разрушение культурно – исторических ценностей;

10) регресс общества;

11) вмешательство в общеобразовательную систему;

12) вмешательство в государственное и местное самоуправление;

13) распространение наркотических веществ;

14) завладение имуществом граждан.

7. Методы профилактики религиозного экстремизма

Противодействие религиозному экстремизму — трудная, но выполнимая задача. Решая ее, однако, надо отдавать себе отчет, что речь идет о длительной работе. Религия — это мощное орудие и надо помнить, что, религиозный фанатизм является серьезным препятствием в профилактики экстремистских действий.

Для решения проблемы профилактики противодействия религиозному экстремизму, обеспечения процесса оздоровления социально-политической обстановки необходимо использовать адекватные средства психологического и идеологического воздействия на носителей подобных идей. В средствах массовой информации, школах и высших учебных заведениях необходимо вскрывать антигуманистическую природу религиозного фанатизма и экстремизма, вести разъяснительную работу, объясняя и доказывая утопичность и деструктивность фанатической идеологии и практики, пропагандировать гуманистическую идеологию и гуманистические ценности.

Непростая проблема религиозного экстремизма со всеми сопутствующими ей причинами, мотивами и стимулами требует сложного и системного подхода в решении. Комплексность решения должна быть обусловлена многообразностью кризиса, однако необходимо осознать фундаментальную суть вопроса: религиозный экстремизм есть, прежде всего, религиозный феномен, затрагивающий психологическое, социальное, экономическое и политическое измерения.

Религиозный экстремизм является преимущественно молодежным явлением. Для преодоления религиозного экстремизма могут применяться самые различные формы противодействия: и политические, и социологические, и психологические, и силовые, и информационные и другие. Разумеется, в современных условиях на первый план выходят силовые и политические формы борьбы. Важную роль призвана играть правоприменительная практика. В соответствии с нормами права ответственности подлежат не только организаторы и исполнители преступных акций религиозного экстремизма, но и их идейные вдохновители.

Одной из причин религиозного экстремизма является интеллектуальная слепота и невежество, которые становятся катализаторами таких явлений как шовинизм, ксенофобия, агрессивность по отношению к инакомыслию, терроризм. Поэтому противодействовать феномену экстремизма необходимо, прежде всего, на интеллектуальном уровне. Противодействие экстремизму осуществляется по следующим основным направлениям:

1) принятие профилактических мер, направленных на предупреждение экстремизма, в том числе на выявление и последующее устранение причин и условий, способствующих его осуществлению;

2) выявление и пресечение экстремизма;

3) международное сотрудничество в области противодействия экстремизму.

Главной целью противодействия религиозному экстремизму должны стать не рядовые исполнители, а действительные организаторы и заказчики, которые, как правило, остаются в тени. Необходимо вести профилактическую работу в отношении организаторов экстремистских организаций, идейных вдохновителей. Важной составляющей борьбы против религиозного экстремизма является также диалог с общественностью. На местах в него следует вовлекать представителей муниципальных администраций, общественных организаций.

Запрещение различной литературы под предлогом ее экстремистского характера должно происходить в соответствии с установленными едиными цензурными нормативами, так как при желании под определение «экстремистская литература» можно подогнать очень много чего, включая стихи Пушкина, Лермонтова и сочинения Ленина.

Гораздо эффективнее запретов встречное просвещение, которое позволит читателю критически воспринимать написанное. Но нашим чиновникам это не интересно, поскольку требует умения вести серьезную работу реально, а не имитировать ее. А главное, для борьбы с экстремистской и вообще любой другой идеологией, требуется альтернативная идеология и собственная внутренняя убежденность в ней. К сожалению (а может и к счастью) у современных государственных пропагандистов нет ни того ни другого.

 

С религиозным экстремизмом должны бороться и общество, и государство. Методы этой борьбы у них, разумеется, различные. Если государство должно устранить социально-экономические и политические условия, способствующие возникновению религиозного экстремизма и пресекать противозаконную деятельность экстремистов, то общество (в лице общественных объединений, средств массовой информации и рядовых граждан), должно противодействовать религиозно экстремизму, противопоставляя экстремистским идеям и призывам гуманистические идеи, этнической и религиозной толерантности гражданского мира и межнационального согласия.

Древние традиционные религии разработали механизмы самоконтроля, которые у современных вновь созданных религиозных организаций нередко отсутствуют. Но в условиях самозабвенного энтузиазма механизмы дают неизбежные сбои.

Заключение

В Российской Федерации создаются условия для реализации принципов свободы совести и вероисповедания. Однако демократические принципы, позволяющие исповедовать любую религию, привели к тому, что в религиозной сфере практикуется «вседозволенность» и использование религиозных догм в ряде случаев для негативных целей, порождающих религиозный экстремизм, чему способствует недостаточно проработанная законодательная база в сфере гражданско-правовых и банковских правоотношений.

В светском обществе должно допускаться только такая религиозная деятельность, которая не вступает в противоречие с конституционным правом на свободу совести и вероисповедания и принципом светского характера государства. Религиозные представления приверженцев той или иной религии, которые оказываются несовместимыми с этими принципами, подпадают под термин «религиозный экстремизм».

Для фанатизма не существует границ

ВАШИНГТОН — 

Волна насилия и террора в мире резко ухудшила ситуацию с религиозными свободами. Об этом говорится в новом докладе, который ежегодно публикует специальная независимая Комиссия при Конгрессе США. Речь в документе в первую очередь идет об Африке и Ближнем Востоке – регионах, где растет влияние так называемого «Исламского государства».

Специфика гуманитарных кризисов, которыми охвачена сейчас наша планета, заключается в том, что самые чудовищные акты насилия могут подаваться их идеологами как богоугодное следование религиозным заповедям. Боевики так называемого «Исламского государства», занимая иракские и сирийские города, первым делом изгоняют из них, или даже убивают без суда и следствия, представителей других религий.

«Если вы помните, позитивный в своей основе идеал социальной справедливости в свое время присвоили себе коммунисты, после чего они совершили множество ужасных вещей во имя благополучия трудящихся и всех обездоленных, – рассуждает Роберт Джордж, председатель комиссии США по соблюдению религиозной свободы. – То же самое мы видим с лидерами ИГИЛ. Они поставили ислам себе на службу, но при этом извратили исламские лозунги, и нельзя допускать, чтобы это сходило им с рук».

В последнем докладе Комиссии США по международной религиозной свободе говорится, что число беженцев из Ирака и Сирии, спасающихся, в том числе, и от религиозной мести исламистов, уже приближается к девяти миллионам человек. В Африке, нигерийская группировка «Боко Харам», объявившая себя крылом ИГИЛ, организует массовые убийства как христиан, так и мусульман, принадлежащих к другим ответвлениям ислама.

Гуманитарный кризис и ситуация с беженцами на Ближнем Востоке и в Африке вынудили комиссию перевести сразу четыре страны – Ирак, Сирию, Центральноафриканскую республику и Нигерию – в категорию государств, которым необходимо уделять особое внимание. Это означает, что их правительства чинят произвол или допускают самые вопиющие случаи подавления религиозной свободы.

Бирма является еще одним государством, где местные жители изгоняются из родных мест и преследуются за свои религиозные убеждения. Число таких вынужденных переселенцев уже превышает 240 тысяч человек.

Российская Федерация пока не занесена в список стран мира, где проблема насилия на религиозной почве стоит наиболее остро. Но даже за неполный 2014-й год, как указано в докладе, жертвами религиозного насилия в России стали 14 человек. Еще 77 – получили увечья и травмы. В то время, как Русская православная церковь пользуется неограниченными привилегиями, малочисленные общины протестантов, мусульман и других верующих подвергаются дискриминации, в том числе и государственной. Власти России рассматривают законопроекты, ограничивающие миссионерскую деятельность и публикацию религиозных изданий, не относящихся к православию.

«Нам хотелось бы, чтобы в России было больше религиозной свободы, особенно – для религиозных меньшинств, таких как “Свидетели Иеговы» или евангелисты, – говорит Роберт Джордж. – Нас также огорчает тот факт, что страх перед терроризмом ведет к репрессиям против части мусульман, и эту ситуацию следовало бы исправить. Россия пока не занесена в категорию наихудших, но полной религиозной свободы в ней пока еще нет, а без этого не все россияне могут себя чувствовать свободными».

Свобода граждан исповедовать любую религию – это священное право любого человека, напоминают эксперты. По важности она не уступает экономическим и стратегическим устремлениям их правительств. В современных условиях, от этой свободы зависит как социально-политическое благополучие любой страны, так и ее национальная безопасность. Пример с ИГИЛ наглядно демонстрирует, что для религиозных фанатиков не существует государственных границ. А значит, и бороться с религиозным экстремизмом необходимо на международном, общечеловеческом уровне.

границ | Многомерный анализ религиозного экстремизма

Введение

Недавно мы стали свидетелями всплеска психологических исследований, изучающих роль религии в жизни человека (например, Ysseldyk et al., 2010; Coyle and Lyons, 2011; Brambilla et al., 2016). Такой рост интереса, вероятно, можно объяснить недавними опасениями в западном мире по поводу социальных и политических последствий всплеска «плохой религии» (Базедо и др., 2016). В результате возникла острая дискуссия о том, что социальный риск vs.ценность религии и ее роль в государстве (Coyle, Lyons, 2011). Тем не менее, мы можем утверждать, что концепции «хороших» и «плохих» религий или даже одномерные и дихотомические категоризации религиозности как умеренной и экстремальной не отражают должного внимания проблемы и приводят к упрощенному пониманию того, что религиозный экстремизм часто является рассматривается только как первопричина насилия и терроризма.

Такие понятия и классификации имеют значение: члены религиозных групп чрезвычайно разнообразны, в результате чего религия (или даже религиозный экстремизм) выражается по-разному.Проблема также в том, что такие упрощенные представления имеют важное значение, поскольку они определяют восприятие экстремистских групп. Например, после 11 сентября почти 70% политики безопасности США были нацелены на арабов и мусульман, поскольку считалось, что они связаны с приверженцами экстремистского движения (Cainkar, 2009). Получается, что термин «религиозный экстремизм» порождает негативные стереотипы по отношению к определенным группам религиозных людей среди общественности и политиков. Это происходит, несмотря на частые предупреждения о том, что популярное (или журналистское) использование термина «экстремизм», связывающее его с терроризмом, может привести к недопониманию определенных групп (Schipper, 2003).

Чтобы противостоять такому упрощенному пониманию религиозного экстремизма, мы представляем многомерную модель религиозного экстремизма, направленную на углубление наших знаний о религии как сложной и разнообразной социальной идентичности (Ysseldyk et al., 2010). В частности, мы оспариваем идею о том, что религиозный экстремизм проявляется только одним определенным образом, и предполагаем, что одно измерение религиозного экстремизма (например, радикальная повестка дня в политике) не обязательно может сопровождаться экстремизмом в другом измерении (например,ж., нетерпимость к разнообразию обрядов). Поэтому, чтобы понять готовность людей поддерживать насильственные политические действия, нам необходимо исследовать религиозный экстремизм во многих измерениях и быть открытыми для идеи о том, что не каждая форма религиозного экстремизма связана с готовностью добиваться целей насильственным путем.

В этой статье мы кратко рассматриваем различные интерпретации и понимания экстремизма в рамках религии и предлагаем альтернативную модель, которая позволяет более точное и полное понимание различных аспектов религии.Мы утверждаем, что наш анализ поможет объяснить, почему, несмотря на кажущееся сходство, которое заставляет посторонних группировать их вместе, крайние движения часто находятся в конфликте друг с другом по поводу того, что значит быть хорошим религиозным человеком. Чтобы проиллюстрировать многомерную природу религиозного экстремизма, мы сосредоточимся на одном конкретном контексте: индонезийских мусульманах. Мы предполагаем, что в контексте других вероисповеданий предлагаемые параметры, возможно, потребуют расширения или корректировки, чтобы они были более точными и полезными.

Умеренный vs.Крайняя религиозность

В психологических исследованиях для описания взаимодействия с религией использовались различные термины, такие как религиозность (например, Gibbs and Crader, 1970; Diener and Clifton, 2002; Paloutzian, 2017), религиозный фундаментализм (Altemeyer and Hunsberger, 1992 ; Williamson, 2010; Liht et al., 2011), радикализм или экстремизм (например, Simon et al., 2013; Webber et al., 2017; Kruglanski et al., 2018). Эти термины иногда используются как синонимы, а иногда оспариваются (например,g., религиозный фундаментализм может использоваться некоторыми учеными для обозначения жесткой интерпретации Священных Писаний в отличие от религиозного экстремизма, который часто ассоциируется с определенной политической повесткой дня). Более того, в то время как религиозность была связана с положительными результатами, такими как более высокое благосостояние (например, Carlucci et al., 2015) и удовлетворенность жизнью (например, Bergan and McConatha, 2001), религиозный фундаментализм и экстремизм были связаны с более отрицательными результатами. такие как предубеждение (Altemeyer and Hunsberger, 1992), враждебность (Koopmans, 2015) или даже вооруженный конфликт (Cornell, 2005).

Одно известное определение экстремизма как мотива терроризма состоит в том, что экстремизм включает в себя идеологические убеждения об обязанности вернуть политическую систему к форме, предлагаемой религиозными нормами, посредством насилия (Arena and Arrigo, 2005). Таким образом, ярлык экстремистов приписывается группам, борющимся за свои политические программы против основных систем, принятых большинством людей (например, ИГИЛ против правительства Сирии, ИФОМ или Исламский фронт освобождения моро против правительства Филиппин).Такое определение экстремизма, связанного с политическим насилием, связано с широкими коллективными ответами против предполагаемого угнетения или несправедливости, и оно может подпитываться крайними религиозными догмами или нет.

Понимание религиозного экстремизма как политического было разработано многими учеными. Например, Sageman (2008) охарактеризовал религиозных экстремистов как стремящихся к мученичеству и подпитываемых гневом по поводу предполагаемой несправедливости. Точно так же Викторович (2005) предложил четырехэтапную модель экстремизма, кульминацией которой является насилие: во-первых, когнитивная открытость для новых людей или новых идей, за которой следует опыт личной или групповой обиды (например,g., дискриминация и угнетение). Во-вторых, человек проявляет активность, и открытость может привести к принятию крайних норм группы (например, в отношении насилия). Вера в требования группы и готовность действовать на основе норм группы могут преодолеть перспективы рационального выбора субъекта. Таким образом, когда норма группы позволяет использовать ненормативную тактику, такую ​​как насилие, для достижения своих целей, индивиды намеренно совершают насилие от имени группы.

Аналогичная модель религиозного экстремизма как кульминации траектории религиозной идентичности в групповое насилие предложена Зильбером и Бхаттом (2007).Процесс крайности начинается с открытости новым мыслям (например, в религии), что приводит к процессу изменения мировоззрения. В рамках этого процесса трагический опыт может привести к потере смысла и связи с исходной идентичностью (например, как умеренный религиозный человек). Принятие крайних убеждений и норм, подпитываемых трагедией, усиливается процессом идеологической обработки, которым управляет крайняя организация. Опять же, религиозный экстремизм достигает своей конечной цели в проявлении насилия со стороны актера.

Приведенные выше концептуальные подходы к экстремизму связывают экстремизм с насилием, совершаемым в составе группы. Другие, более индивидуальные анализы экстремизма используют его как поддержку определенных убеждений, таких как обязанность вести жестокую священную войну против врага (Webber et al., 2017) или сочувствие экстремистским группам и поддержку их политических действий (Simon и др., 2013). Некоторые анализы охватывают как индивидуальный, так и групповой уровни: например, Шмид (2014) предлагает, чтобы либо для отдельных лиц (т.д., личных убеждений) или групп (то есть, как они встроены в выдающиеся групповые нормы), пять предупреждающих знаков религиозного экстремизма включают веру в абсолютную истину, поддержку слепого повиновения, стремление к утверждению утопии, вера в то, что цель оправдывает средства , и объявление священной войны. Точно так же Хогг и Адельман (2013) определили экстремизм через аспекты, охватывающие групповой уровень (то есть радикальную повестку дня, поддержку насильственных действий и авторитарное лидерство) и индивидуальный уровень (то есть крайние прогрупповые действия).

Хотя мы приветствуем развитие более тонких способов понимания религиозного экстремизма и разнообразие приведенных выше определений, мы полагаем, что такие различия не зашли достаточно далеко для раскрытия множества способов выражения экстремизма. Чтобы допустить развитие этого разнообразия, мы принимаем более широкое определение экстремизма и определяем экстремизм как степень, в которой существуют четкие нормы о надлежащем поведении и очень мало свободы в принятии различных моделей норм или определенного поведения.Таким образом, акцент делается не столько на самом поведении, сколько на том, в какой степени определенные виды поведения нормативно предписаны внутри религиозной группы, и есть мало возможностей для отклонения от этого. Следовательно, то, что воспринимается как крайность в одном историческом или культурном контексте, может быть умеренным или господствующим в другом. Это использование противоречит определениям, предложенным учеными, которые связывали экстремизм исключительно с насильственным межгрупповым конфликтом.

В соответствии с Седжвиком (2010), мы предлагаем, чтобы религия на индивидуальном или групповом уровне могла выражаться в виде континуума от умеренного до крайнего, но идем дальше, утверждая, что существует не один континуум, а множество измерений религии. .Мы обсуждаем последствия принятия экстремизма в одном измерении, но не в других, и утверждаем, что конкретные сочетания умеренных и радикальных черт важны при рассмотрении того, как выражается религия. Чтобы проиллюстрировать множественные измерения религиозного экстремизма, мы сосредоточимся на контексте индонезийских мусульманских групп. Мы предлагаем, чтобы наш анализ также помог понять религиозный экстремизм в других религиозных группах, но что измерения, в которых может выражаться умеренная и крайняя религиозность, могут различаться.

Многомерность религии как основа понимания экстремизма

Мы, конечно, не первые, кто предположил, что религия имеет множество аспектов и что эти измерения однозначно связаны с важными формами поведения, такими как удовлетворенность жизнью, стресс, девиантность молодежи. Глок и Старк (1965) предположили, что во всех религиях есть пять различных компонентов: идеологический (верования), интеллектуальный (знания), ритуальный (открытое религиозное поведение), эмпирический (чувства или эмоции) и последовательный (влияние религиозности в мир).Совсем недавно Сароглу (2011) предложил четыре основных измерения религии и индивидуальной религиозности, которые частично различаются: вера, (т. Е. Представляющая когнитивную функцию религии), , связывающая (т. Е. Переживания, которые связывают людей с воспринимаемой трансцендентной реальностью, другие и внутреннее «я»), поведение (т. е. конкретные нормы и моральные аргументы, определяющие добро и зло) и принадлежность (то есть идентификация с определенной традицией, деноминацией или определенной религиозной группой).Согласно этим и другим моделям, поведенческое выражение религии является сложным и многогранным.

Мы используем эти рамки для изучения религиозного экстремизма. Комбинируя идеи из этих предыдущих моделей, мы предлагаем многомерную структуру религии, которая может помочь понять способы выражения умеренной и экстремальной религии. Ниже мы разрабатываем нашу четырехмерную модель, но резюмируем: наша отправная точка — это литература по насильственному религиозному экстремизму, где наиболее распространенным определенным измерением (и часто единственным рассматриваемым измерением) является политическое измерение.Кроме того, нас вдохновляли различные религиозные движения в Индонезии, которые по-разному акцентируют внимание на своих рассказах и действиях. Например, группа под названием Wahdah Islamiyah ведет активную кампанию по очищению теологических верований мусульман и методов проведения религиозных ритуалов, стремясь вернуться к идеальным стандартам прошлого. Однако они склонны принимать нынешнюю политическую систему, используемую для управления нацией. Напротив, Хизбут Тахрир , запрещенная организация в Индонезии, предлагает, чтобы мусульмане несли ответственность за воссоздание исламской империи, отвергая демократические системы и национальные государства; однако Хизбут Тахрир обычно не участвует в богословских дебатах.Поэтому, помимо политического измерения, мы также рассматриваем три других аспекта, которые возникают при попытках понять религиозный экстремизм в Индонезии. Второе теологическое измерение экстремизма, имеющее отношение к индонезийскому контексту, заимствовано из измерения Сароглу (2011), полагающего, что : мы предполагаем, что религии разделяют теологические убеждения, и эти убеждения могут быть крайними или умеренными. В индонезийском контексте третье, ритуальное измерение вдохновлено измерением , связывающим Сароглу (2011), которое указывает на то, что религия связывает своих членов посредством ритуальных практик.У некоторых групп очень мало свободы в том, как они понимают и практикуют свои религиозные ритуалы, и оправдывают другие практики как запрещенные нововведения. Наконец, мы предлагаем социальный аспект, который отражает внутри- и межгрупповые отношения религиозной группы в Индонезии. Внутригрупповые процессы включают особые групповые нормы, которые контролируют моральный компас членов и отношения друг к другу. Межгрупповые процессы включают в себя категоризацию внутренних и внешних групп, как это отражено в измерении Сароглу: принадлежность , а также особые групповые нормы, регулирующие отношения с представителями других конфессий.

Перед тем, как подробно остановиться на этих измерениях, важно отметить, что четыре основных измерения в данной статье не подразумевают, что другие измерения не существуют при объяснении религиозного экстремизма. Мы полагаем, что нынешние измерения важны для понимания точки зрения религиозных групп в современном индонезийском контексте. Тем не менее, эти четыре измерения могут стать более или менее важными в результате определенного исторического и культурного развития или групповых сравнений, и это также может означать, что другие измерения могут потребоваться для рассмотрения других религиозных групп и при изучении других контекстов (см. , Заркасы, 2008; Ysseldyk et al., 2010). Ниже мы по очереди рассмотрим четыре измерения и определим, как эти измерения могут быть использованы в исследованиях.

Умеренная и экстремальная религия: многомерный подход, основанный на религиозных движениях в Индонезии

Мы обращаемся к религиозному экстремизму и множественным измерениям религии на Рисунке 1. Используя классическую точку зрения, согласно которой религия выражается во множестве измерений (Glock and Stark, 1965; Saroglou, 2011), мы предлагаем исследовать многомерный религиозный экстремизм через отдельные политические аспекты. теологические, ритуальные и социальные аспекты, которые могут совпадать, а могут и не совпадать.

Рисунок 1 . Иллюстрация крайне умеренного континуума в многомерном представлении религии. На рисунке показана религиозная группа с высоким уровнем экстремизма в богословском и ритуальном аспектах, но умеренными убеждениями в социальном и политическом аспектах.

Мы утверждаем, что это упражнение позволяет более детально и всесторонне понять религиозный экстремизм, представленный в Таблице 1. Далее мы обращаем внимание на взаимодействие этих различных аспектов для разных религиозных групп.Мы утверждаем, что четыре измерения религиозного экстремизма (т. Е. Политический, теологический, ритуальный и социальный) обеспечивают полезную основу для определения религиозных групп, что позволяет лучше понять способ выражения их религии и, что важно, способ достижения религиозных целей мирным или менее мирным путем. Следуя нашему плану четырех измерений, мы обсуждаем методологию измерения религиозного экстремизма в зависимости от контекста и обсуждаем приложения для исследований.

Таблица 1 . Обозначение умеренных и крайних конечных точек четырех измерений религии.

От умеренного к экстремальному: политическое измерение

То, как должны соотноситься религия и политика, было источником интенсивных споров и борьбы на протяжении всей истории (Armstrong, 2000). В психологической литературе политическому аспекту религии не уделялось много внимания (например, Diener and Clifton, 2002; Saroglou, 2010), если только он не рассматривается в контексте «плохой» религии (Baseau et al., 2016). Тем не менее, как отмечалось выше, политические убеждения и действия были основным направлением «религиозного экстремизма» по определению ученых (например, Webber et al., 2017). При таком подходе крайние религиозные движения стремятся к политической власти, чтобы способствовать принятию своих религиозных норм посредством законов или силы.

Современный религиозный экстремизм в политическом измерении ислама часто ассоциируется с поддержкой халифата или мусульманской империи, которая сохранялась в различных формах с 700-х годов до 1924 года нашей эры, когда в Турции был упразднен последний Османский халифат.В то время ислам ассоциировался как с иерархическим, иногда экспансионистским, имперским государством, так и с особой системой религиозных, юридических и культурных практик, называемой законом шариата и законом . Более радикальные группы выступают за радикальную программу политических изменений (например, возрождение исламской империи, государства без границ, охватывающего все мусульманские страны, Ward, 2009; Osman, 2010a). Они считают, что политические нормы должны применяться для изменения нынешних адаптированных к местным условиям политических систем во многих мусульманских странах.Однако другие, более умеренные группы стремятся к интеграции религиозных ценностей в существующие политические системы (например, демократия, национальное государство и т. Д.). Они склонны полагать, что религия не должна быть политически представлена ​​через легализацию ее общественного строя.

Политическое измерение обычно является наиболее важным аспектом для ученых при обсуждении исламского религиозного экстремизма, как и для других групп. Более радикальные позиции в этом политическом измерении, такие как поддержка всеобъемлющего шариата , поддержка возрождения Халифата и отказ от демократии, были использованы Фили (2004) для выявления экстремистских групп в Индонезии (e.g., Дарул Ислам , Индонезийский форум моджахедов, войска Джихада и Хизбут Тахрир ). Кроме того, степень, в которой религиозные группы одобряют текущие политические системы в Индонезии и участвуют в них, использовалась для определения более умеренных исламских движений в Индонезии (например, Мухаммадия , Нахдхатул Улама и т. Д.).

Следует, однако, отметить, что религиозный экстремизм в политическом измерении может проявляться по-разному, и что политически экстремистские группы предлагают разные пути согласования конституции с религиозными нормами.Например, некоторые религиозные группы предлагают продвигать законы шариата через демократическое управление, другие группы отвергают нынешнюю политическую систему, активно выступая за введение шариата без насилия; и, наконец, все еще другие группы готовы использовать насилие для дестабилизации правительства (см. Ward, 2009; Webber et al., 2017). Поддерживая или не поддерживая насильственные средства создания изменений, пропаганда всеобъемлющего закона шариата , а также возрождение исламской империи отражает радикальную программу преобразования существующей политической системы.

Помимо этих различных взглядов на место религии в государстве, группы мусульман также различаются по своей поддержке демократии (например, Halla et al., 2013). Некоторые из них отвергают демократию, полагая, что демократия как политическая система несовместима с исламом (Fealy, 2004; Ward, 2009), что исламские инструкции по всем вопросам, касающимся жизни, четко сформулированы в Коране и хадисе (слова, поведения и одобрения пророка). Согласно этой точке зрения, musyawara (политические дискуссии для достижения консенсуса) следует использовать только для принятия решений по конкретным техническим вопросам, а не к основным принципам социального функционирования (Nurhayati, 2014).Напротив, некоторые другие группы мусульман не одобряют и не санкционируют ту или иную политическую систему, а, скорее, отстаивают принципы терпимости и уважения в управлении всеми политическими системами. Таким образом, последние группы воспринимают демократию как один из способов управления национальными делами, не противоречащий исламу (Ward, 2009; Nurhayati, 2014).

От умеренного к экстремальному: богословское измерение

Богословские верования определяют религию для мирян (Saroglou, 2011), а такие исследователи, как Stark и Glock (1968), подчеркнули важность концептуальных представлений о Боге для понимания взаимодействия людей с их религией (см. Также Granqvist et al., 2010). Различные представления о Боге дают содержательную картину религиозного мировоззрения верующего. Как же тогда формируются более умеренные и более крайние формы религии? Мы предполагаем, что для религиозных групп, находящихся на умеренном конце теологического измерения, преобладают верования в безличную космическую силу, далекую от мирских дел (деизм). Умеренные взгляды на Бога как на личного агента (теизм; Bader and Palmer, 2011) представляют существо, разжигающее любовь, а не враждебность, в результате чего образ Бога характеризуется милостивыми образами (например,ж., Милосердный, Доброжелательный и т. д.), допускающие различные религиозные интерпретации и расширяющие принятие в сторону различных образцов норм. Напротив, группы, которые находятся на крайнем конце теологического континуума, обычно рассматривают Бога как личного агента и принимают имена Бога, содержащие авторитарный образ (например, Заставщик, Победитель и т. Д.), Ведущий к жестким интерпретациям и принуждению. чтобы подавить разные повествования.

Есть свидетельства того, что эти образы Бога имеют важное значение.Например, нормативные убеждения, связанные с авторитарным образом Бога, предсказывают большую поддержку смертной казни (Bader and Palmer, 2011). Вдобавок было обнаружено, что авторитарная концепция (например, Бог как Тот, кто поражает в гневе) связана со склонностью думать, чувствовать и действовать более карательно по отношению к людям, считающимся «злыми». Напротив, люди, которые характеризуют Бога более заботливо (например, Бог есть любовь), реагируют на других более просоциальным образом (Гранквист и др., 2010). Исторически авторитарный образ Бога часто ассоциировался с апокалиптическими нарративами, чтобы привлечь людей к переходу в свою группу и заставить их отказаться от своих «аморальных» норм (Bossy, 2001).

Основываясь на этом подходе, мы предполагаем, что различия в богословском измерении экстремизма связаны с различным поведением для достижения групповых целей и демонстрации лояльности религиозной группе. Умеренные позиции в богословском измерении указываются выдающимся положением милостивых образов Бога и признанием различий в богословских верованиях.И наоборот, те группы, которые находятся на крайнем конце теологического континуума и придерживаются авторитарного образа Бога, с большей вероятностью нанесут удар по предполагаемым противоположным теологическим убеждениям. Например, мы предполагаем, что те, кто верит в авторитарного, преследующего Бога, будут с большей вероятностью полагать, что стихийные бедствия чаще происходят с группами, которые живут так, как Бог не одобряет. Более того, мусульмане, которые поддерживают авторитарную концепцию Бога, будут склонны определять значение « джихад » как обязанность участвовать в священной войне, тогда как те, кто находится на более умеренном конце континуума, будут придерживаться более гибкой интерпретации слово « джихад » как поведение, направленное на создание положительных изменений (Esposito, 2002).Подобное различие можно наблюдать и в христианстве: интерпретация религиозного долга по построению «Царства Божьего» будет интерпретироваться умеренными как духовное упражнение, направленное на преобразование общества в более любящее, заботливое и инклюзивное, тогда как для тех христианских групп, которые находятся на крайнем конце теологического континуума эта обязанность рассматривается как необходимость построения физической империи, основанной на военных предприятиях крестового похода (Whitlark, 2011).

От умеренного к экстремальному: ритуальное измерение

Конкретные ритуалы позволяют выражать поклонение или разделять чувства с другими (Whitehouse and Lanman, 2014), помогая истолковывать представления о религии как жизненный опыт.Многие религиозные люди верят, что их религиозные ритуалы руководствуются непосредственно Богом. Например, большинство мусульман считают, что Бог руководит их основными ритуалами, включая их молитвы, пять раз в день. Однако, как только религия распространилась на более широкое сообщество, различные модели ритуалов могут возникать либо из местных обычаев, либо из интеграции религиозных ритуалов с местными традициями. Такое приспособление к новым практикам часто может поляризовать религиозных приверженцев на группы, которые либо открыты для новых влияний, либо отвергают компромиссы и рассматривают их как запрещенные нововведения.Например, некоторые иммигранты из племени мандинга в Португалии считают ритуал «написания рукописи» необходимым для придания как мусульманской, так и этнической идентичности (Johnson, 2006). В ритуале детей инициируют в изучении Корана (и во взрослом возрасте), когда им на руках пишут стих, который они затем церемонно слизывают, проглатывая стих. Ритуал вызывает споры среди тех, кто считает, что от этого «обычая» мандинга следует отказаться, чтобы сохранить ислам в чистоте (Johnson, 2006).

Мы предполагаем, что нетерпимость к разнообразию ритуальных практик отличает умеренные религиозные группы от экстремальных в этом аспекте.На умеренную религию в ритуальном измерении указывают терпимые взгляды на влияние местных традиций на способ проведения ритуалов. Умеренные группы могут принять влияние традиции в рамках ритуала, поскольку это не обязательный ритуал и не преподается непосредственно Богом. И наоборот, те группы, которые находятся на крайнем конце теологического континуума, с большей вероятностью будут стремиться к сохранению чистоты религиозных ритуалов. Это часто сочетается с бдительностью для защиты целостности ритуалов, но также и с межгрупповой напряженностью, когда крайние группы обвиняют более умеренные группы в греховности их практики.Например, движение салафитов в Индонезии является самой сильной группой, стремящейся к чистоте в ритуалах, противостоящих более расслабленным мусульманским религиозным традициям, таким как разрешение богослужений на кладбище предков и празднование дня рождения Пророка. В некоторой степени движение салафитов называет своих собратьев-мусульман, выполняющих эти ритуалы, идолопоклонниками ( Musyrik ) или даже неверными ( Kafir ). Этикетки, конечно, психологически болезненны для обозначенных групп мусульман.В рамках христианской традиции пуританское движение является одним из исторических примеров ритуального экстремизма, отвергая другие христианские конфессии как недостаточно чистые и скомпрометированные вялой терпимостью к культурным практикам.

От умеренного к экстремальному: социальное измерение

Социальное измерение касается межгрупповых отношений с другими группами (религиозными и прочими), а также внутригрупповых процессов, отраженных в нормах, касающихся того, как взаимодействовать с другими. Экстремисты в социальном плане обычно враждебно относятся к другим конфессиям.По их мнению, чужие группы используют зловещих заговорщиков в качестве пешек, чтобы влиять на членов своей религиозной группы (Fealy, 2004; Kohut et al., 2006). В результате, обвинение других (например, иностранцев) в неблагоприятном положении внутри группы является обычным поводом для привлечения поддержки общественности своей повестки дня. Напротив, более умеренные представители религии часто связывают коренные причины внутригрупповых проблем с внутренними факторами, такими как антиинтеллектуальные предубеждения, геополитическая нестабильность и коррупция (Lackey, 2013). Умеренные группы, как правило, более открыты к сложному анализу причин проблем внутри группы.Умеренные группы также уделяют больше внимания необходимости изменений для решения современных проблем.

Следовательно, более умеренные группы, как правило, более открыты для сотрудничества в межрелигиозном и межкультурном диалоге, тогда как более радикальные религиозные группы делают упор на неприятие и избегание. Межконфессиональный диалог часто развивается более умеренными религиозными активистами для укрепления межрелигиозного сотрудничества как способа решения общих проблем (например, экологических проблем, сплоченной национальной идентичности, экономических проблем и правоохранительных органов).Однако более радикальные религиозные группы часто активно отвергают это совместное усилие, поскольку они воспринимают межрелигиозный диалог как часть заговора, направленного на ослабление веры в свою религию.

Обращаясь к внутригрупповым отношениям с другими членами религиозного сообщества: религия служит организующим набором ключевых ценностей, которые фиксируются и выражаются в групповых нормах. В контексте социальных отношений такие групповые нормы могут различаться по степени терпимости к различиям и разногласиям внутри религиозной группы.Иногда резкое отношение к инакомыслящим и девиантам может преобладать, когда универсальные ценности толерантности и групповые ценности вступают в противоречие, и люди вынуждены следовать групповым ценностям. Например, поскольку ислам запрещает употребление спиртных напитков, некоторые мусульмане хотели бы заставить правительство запретить торговлю алкоголем, не учитывая, что другие группы людей имеют другие нормы, разрешающие употребление алкоголя (Osman, 2010a). В контексте Индонезии активная группа под названием «Фронт исламских защитников» (ИФЗ) является одной из многих, стремящихся заставить всю нацию следовать одной версии исламских социальных норм (Arifianto, 2017).Следовательно, социальный аспект религиозного экстремизма в нашем подходе проявляется в Индонезии в моделях внешнего приписывания причин внутригрупповых недостатков и принуждения внешних групп, а также всех внутригрупповых членов следовать узким предписывающим социальным нормам. Естественно, социальные и политические аспекты религии часто взаимосвязаны, особенно когда группы стремятся к политической власти, чтобы навязать свою социально экстремальную точку зрения. Однако, различая эти два измерения, мы подчеркиваем, что некоторые группы будут проявлять крайнюю социальную позицию, не поддерживая крайние политические взгляды и не стремясь к политической власти.Группы, изгоняющие внутренних еретиков и избегающие контактов с неверными, не пытаясь доминировать над ними, могут попасть в эту категорию в нашей модели.

Взаимодействие различных аспектов религиозного экстремизма в Индонезии

Как уже упоминалось, дискурс религиозного экстремизма в основном был связан с политическим контекстом (Fealy, 2004; Zarkasyi, 2008). Чтобы проиллюстрировать важность не только изучения политического измерения при понимании религиозного экстремизма, мы внимательно рассмотрели некоторые «экстремистские» исламские движения в Индонезии (т.е., высоко оцененные экстремизмом в политическом измерении). Пытаясь более полно понять различные формы экстремизма, мы сравнили эти группы по трем другим параметрам. Прежде чем изложить наши выводы, важно отметить, что классификация конкретной группы как политически экстремальной была основана на конкретных исторических событиях и событиях: актах политического восстания Дарул Ислам (Область ислама) и Негара Ислам Индонезия (Исламское государство Индонезии) в 1949 году.Это также послужило основанием для выбора в качестве крайних в нынешнем политическом движении Хизбут Тахрир и Фронте защитников ислама (ФПИ), получивших поддержку после реформы 1998 года (Fealy, 2004; Muhtadi, 2009; Osman, 2010a).

Существует важное сходство между Джамаа Исламия (JI), Majelis Mujahidin Indonesia (MMI) и Хизбут Тахрир (HT) во всех четырех измерениях религиозного экстремизма. Все группы имеют высокие показатели экстремизма в политическом измерении, поскольку они требуют всеобъемлющей легализации шариата , полностью исламского государства, воссоздания Халифата и отмены демократии в Индонезии.Однако эти группы отличаются от других политически «экстремальных» групп в Индонезии. Например, Фронт исламских защитников (ИФЗ) поддерживает всеобъемлющую легализацию шариата, но поддерживает демократию и отвергает возрождение исламского государства и халифата (Fealy, 2004). Другая группа ( Ласкар Джихад или Войска Джихада) требует всеобъемлющего шариата и отвергает демократию, но также отвергает возрождение исламского государства и халифата. Как эти общие черты, так и различия имеют последствия для их отношений с другими религиозными группами и того, как они стремятся достичь своих целей.Признавая важность разделения политического измерения на составные элементы в некоторых случаях, наш аргумент состоит в том, что для полного понимания этих групп нам также необходимо изучить положение этих групп по трем другим измерениям религиозного экстремизма (т. Е. Теологическому, ритуальному и религиозному экстремизму). , и социальные аспекты).

Что касается экстремизма в теологическом измерении, представления о разгневанном Боге, который использует стихийные бедствия в качестве наказания, особенно важны для разобщения различных экстремистских группировок.Например, некоторые мусульманские группы в Индонезии заявляют, что ритуальное празднование местной традиции в Палу в Центральном Сулавеси является основной причиной землетрясения и цунами, обрушившихся на побережье Индонезии в 2018 году, в результате чего погибло более 2000 человек. Аналогичным образом, подобные атрибуции также преобладали при объяснении землетрясения 2018 года на острове Ломбок (Habdan and Baits, 2018). Эти группы подчеркнули, что землетрясение — это наказание от Бога, чтобы продемонстрировать неодобрение политически иного отношения, которое продвигает политический лидер острова (Hasan, 2018).Интересно, что такие богословские убеждения не приводят к побуждению к изменению политической системы, а только к приглашению вернуться к исламским нормам, как они их понимают. Это показывает, что крайние богословские убеждения не могут коррелировать с экстремизмом в политическом измерении.

Однако экстремизм в теологическом измерении также может быть связан с узкой интерпретацией джихада как основного принципа ислама. Большинство мусульманских групп считают, что джихад означает любое ревностное усилие по созданию лучшего мира (Esposito, 2002).Однако некоторые группы ограничивают его толкование ведением священной войны, например «Джемаа Исламия» (ДИ), салафитских джихадистских групп и Джемаа Аншарут Таухид (Haron and Hussin, 2013). Теологические верования, ограничивающие значение джихада ведением священной войны, оказывают влияние на политический экстремизм, поскольку они могут подтолкнуть верующих к намерениям словесно или физически атаковать ненавистные чужие группы для участия в джихаде.

Наконец, некоторые группы, которые находятся на самом краю ритуального измерения, проводят активные кампании по очищению религиозных ритуалов и подавлению местных традиций, которые считаются отклоняющимися от ислама.Например, некоторые группы, такие как движение салафитов и al Wahdah al Islamiyah в Индонезии, ведут кампанию против местных традиций и призывают мусульман отказаться от традиций, которые, по их мнению, не учитываются пророком (Салман, 2017). Однако важно то, что эти движения не прибегают к физическому насилию в своих усилиях, они принимают политическую систему Индонезии и участвуют в ней. Таким образом, хотя эти группы имеют тенденцию быть крайними в ритуальном измерении, они более умеренны в других измерениях.Например, у них есть более широкая концепция джихад (то есть борьба за позитивные изменения), и они не мешают своим членам участвовать в нынешней политической системе.

Мы утверждали, что экстремизм в социальном измерении представлен тенденцией обвинять других в невыгодном положении группы и принуждать к соблюдению определенных внутригрупповых норм. Мы предполагаем, что тенденция насильственного требования соблюдения узкой версии внутригрупповых норм обычно возникает из-за ощущения угрозы со стороны чужих норм.Например, Мусульманский форум Богора (FMB) опубликовал публичное заявление, в котором содержится призыв к мэру города запретить празднование Кап Го Мех китайцами в городе. Несмотря на то, что такой социальный экстремизм часто включает нетерпимость к нарушениям норм, за социальным экстремизмом не всегда следует экстремизм в других измерениях (например, в ритуальном измерении). В частности, социальный экстремизм в Индонезии редко связывают с террористическими кампаниями.

Последствия сходства экстремизма в многомерности для межгрупповых отношений

Различные способы, которыми религиозные группы выражают свою религиозную идентичность в богословском, ритуальном, социальном и политическом измерениях, влияют не только на то, как они стремятся достичь своих целей, но и на то, как они связаны с другими религиозными группами.Используя теорию социальной идентичности в качестве линзы для концептуализации межгрупповых отношений (Turner and Oakes, 1986), мы предполагаем, что природа межгрупповых отношений между умеренными и экстремальными религиозными группами определяется воспринимаемой степенью сходства по четырем измерениям. Например, две или более группы могут сотрудничать друг с другом в своих коллективных действиях, когда они воспринимают общие ценности и более широкую идентичность, и в то же время вступают в конфликт, когда очевидны внутренние различия. Например, в Индонезии, когда бывшему губернатору Джакарты (Басуки Тджахая Пурнама или Ахок) в конечном итоге было предъявлено обвинение в оскорблении какого-либо раздела Корана, многие мусульманские группы объединились в своих усилиях, требуя наказания его.В серии массовых протестов против предполагаемого богохульства приняли участие сотни тысяч человек по всей стране (Fealy, 2016). С точки зрения идентичности можно утверждать, что общее возмущение по поводу бывшего губернатора, который, как считалось, оскорблял ислам, сплотил различные мусульманские группы, и разные группы работали вместе, чтобы устранить общие недовольства и общие угрозы для доминирующей мусульманской идентичности.

Несмотря на этот пример единства, также ясно, что есть много случаев, когда отношения между умеренными, а также более радикальными религиозными группами более напряжены.Мы утверждаем, что эти противоречия также можно лучше понять, приняв во внимание то, как умеренные и более крайние проявления идентичности формируются в четырех указанных измерениях. Например, члены Партии процветающей справедливости (PKS) и члены Хизбут Тахрир в значительной степени занимают одинаковую позицию в социальном измерении, поскольку обе группы хотят создать новый исламский социальный порядок через легализацию шариата в Индонезия. Однако Партия процветающей справедливости (ПКС) часто критикует членов Хизбут Тахрир за то, что они не согласны с лучшим «исламским» методом достижения их общей цели.Их разногласия проявляются в политическом измерении, потому что ПКС поддерживает демократическую систему, о чем свидетельствует их участие во всеобщих выборах, в то время как Хизбут Тахрир категорически отвергает демократическую систему и избегает демократической политики как способа повышения политической власти.

Возможность компромисса между двумя политически крайними движениями зависит от уровня идентичности (т.е. идентичности подгруппы или подчиненного), которая активизируется. Когда они противостоят общим врагам (напр.g., группа мусульман или политиков, которые решительно поддерживают индонезийское разнообразие и выступают против легализации исламского права), значимость их высшей идентичности (т.е. как мусульманские группы, выступающие за легализацию исламского закона в Индонезии) может возрасти, и идти на компромисс или даже интегрироваться. Однако открытый конфликт также вероятен, даже если группы одинаково экстремальны в одном измерении, когда различия в другом измерении очевидны.

Аналогичную картину можно наблюдать среди групп мусульман, считающихся крайними в ритуальных аспектах.Движение салафитов и другие группы (например, Mathla’ul Anwar , Wahdah al Islamiyah и т. Д.) Могут объединяться для создания нарративов для ритуального очищения и обвинения мусульман, исповедующих местные традиции, и их сторонников в религиозных заблуждениях. . То есть, когда они сталкиваются с умеренными мусульманами (например, Nahdhatul Ulama , группа, которая поддерживает сохранение местных традиций и разнообразия), они активируют общую высшую идентичность и работают вместе.Однако эти ритуально крайние группы могут конфликтовать друг с другом, когда политические разногласия очевидны. Например, многие салафитские члены группы считают, что публичный протест является незаконным действием согласно исламу, в то время как другие группы, разделяющие их крайнюю идентичность в ритуальном измерении, воспринимают его как законную тактику. Различия в политическом измерении могут подтолкнуть их к попыткам доминировать друг над другом и к открытой борьбе за власть.

Следствием сходства и различия в измерениях религиозного экстремизма является уместная предыдущая работа, посвященная идентичности и конфликтам (Haslam et al., 1999). В этой модели значимость подгрупповой идентичности (например, в качестве активиста PKS или Хизбут Тахрир ) может привести к тенденции искать внутригрупповой фаворитизм, что, в свою очередь, усиливает их самоощущение. Однако, когда важна высшая идентичность (например, как мусульмане, поддерживающие легализацию исламского права в Индонезии, или как мусульмане в более широком контексте), члены группы воспринимают членов других исламских движений как членов той же группы. Согласно этому подходу к религиозному экстремизму, сфокусированному исключительно на одном измерении, будут упущены различные способы, которыми две группы объединяются (например,g., социально) и различны (например, политически), что, в свою очередь, не может предсказать политические союзы или конфликт членов группы.

Применение модели

Чтобы применить эту модель в более практических целях, нам необходимо вернуться к причинам разработки этой многомерной модели. Одномерная категоризация умеренного и экстремистского ведет к упрощенному пониманию, согласно которому люди с очень консервативными верованиями в религии ассоциируются с поддержкой насилия и террора.Мы предполагаем, что экстремизм выражается в различных измерениях, и отображение групп и отдельных лиц с использованием нескольких измерений в модели поможет понять шаблоны повествований и действий, осуществляемых группами. Это позволяет получить более тонкое понимание религиозного насилия, при этом мы признаем, что насилие может быть мотивировано разными причинами (не обязательно связанными с политическими причинами) и что взаимодействие между различными измерениями, в которых может выражаться экстремизм, может либо подпитывать, либо ограничивать религиозное насилие ( е.g., когда религиозная группа находится на экстремистской стороне политического измерения, но коллективно разделяемые теологические убеждения исключают применение насилия).

Отходя от чрезмерно упрощенных представлений о религиозных группах как о политически мотивированных, представленные рамки предлагают практический метод понимания многогранной природы экстремизма. Он направлен на анализ религии как на групповом, так и на индивидуальном уровне, расширяя научное понимание религиозных аспектов, которые могут иметь значение для обеспечения точных прогнозов насильственного экстремизма на основе идеологических нарративов (Kruglanski et al., 2018). Несмотря на то, что четыре аспекта религиозного экстремизма, которые мы представляем здесь, основаны на предыдущих исследованиях экстремизма и религиозности, разработанная нами модель адаптирована к контексту индонезийских мусульман и их религиозных движений. При принятии этой модели в различных или более широких контекстах (например, исламские движения в Пакистане или Египте или христианские группы на Филиппинах или в Северной Ирландии) исследователи должны тщательно подумать о переносимости модели.

С практической точки зрения, применяя модель в других контекстах, исследователям необходимо провести качественное исследование тех аспектов, которые религиозные группы используют для выражения своей религиозности.Для каждого измерения, обнаруженного в конкретном контексте, исследователи должны затем изучить, какие показатели являются индикаторами экстремизма по сравнению с умеренными убеждениями. Необходимо учитывать обширную описательную информацию о контексте и конкретных внутри- или межгрупповых процессах, чтобы создать многомерную модель, адаптированную к конкретным контекстам. При этом некоторые измерения (например, ритуальный, политический) могут не применяться ко всем контекстам, в то время как другие новые измерения могут потребовать добавления.

Такое исследование вполне может привести к выводу, что политическое измерение является наиболее важным аспектом для объяснения агрессивного поведения и что три других предложенных измерения (например,ж., теологические, социальные и ритуальные) менее актуальны. Возьмем, к примеру, нынешний экстремизм буддистов Ракхайна в Мьянме против мусульман рохинджа. Насильственные действия буддистов Ракхайна против мусульман-рохинджа в 2017 году были оправданы как простые репрессии против подозреваемых повстанцев-рохинджа, что свидетельствует о том, что политический аспект может быть наиболее важным для понимания экстремизма в этом контексте. Однако в других контекстах другие аспекты, по-видимому, спровоцировали насилие. Например, а также в контексте буддийского насилия террористическая атака зарином в токийском метро в 1995 году, совершенная культовой группой Аум Синрикё, была вызвана не столько экстремизмом в политическом измерении, сколько экстремизмом в теологическом и / или ритуальном плане. измерение.В частности, нападение было мотивировано сильным единодушно разделяемым мнением членов культа о том, что насилие в этой форме смывает их грехи, и это позволит им как группе пережить неминуемый Армагеддон.

Эти примеры также ясно показывают, что содержание различных измерений и способ проявления умеренной и крайней религиозности различаются для разных религиозных групп. В частности, хотя важно понимать политическое насилие среди индонезийских мусульман с точки зрения взглядов на законы шариата , в контексте Мьянмы политический экстремизм сосредоточен на взглядах против меньшинств и их прав.Или, в то время как теологический экстремизм в Индонезии связан с воззрением на Бога, а ритуальный экстремизм связан с терпимостью к отклонениям от общепринятых нормативных способов установления религии, для Аум Синрикё в Японии экстремизм в этих измерениях связан с нарративами и верованиями, связанными с Судным днем.

Наконец, применяя модель в других контекстах, важно учитывать новые аспекты, которые могут быть важны для понимания экстремизма. Например, Смарт (Smart, 1999) выделяет семь измерений буддийской религиозности, включая новые измерения, такие как мифологическое и экспериментальное.Ученые выяснят, имеют ли эти или другие аспекты отношение к различиям между умеренными и экстремистами (например, если буддийские группы, которые более мистичны, с меньшей вероятностью будут экстремистскими), посредством исследовательских исследований и пилотных испытаний.

Мы, конечно, поддерживаем предотвращение насильственного экстремизма, но мы также поддерживаем представление о том, что крайние религиозные убеждения не всегда связаны с поддержкой использования насильственных методов (Austin, 2018). Могут быть задействованы мотивация людей к участию в насильственных межгрупповых конфликтах, сильные рассказы о несправедливости и ожидаемых изменениях (Moghaddam, 2005; Horgan, 2008).Однако во многих контекстах (например, когда в конфликте участвуют религиозные группы) религиозные нарративы могут подпитывать желание присоединиться к насильственным движениям от имени своей группы. Учет того, как экстремизм проявляется в конкретных измерениях и как эти измерения предсказывают поддержку насилия, лица, определяющие политику, могут быть более сосредоточены на противодействии религиозным нарративам, которые могут использоваться в качестве катализатора насилия и которые не имеют отношения к устранению (или даже противодействию -продуктивно).

Последствия

В данной статье подчеркивается, что религиозный экстремизм не является единым и повсеместным явлением; скорее, религиозные экстремисты различаются по ряду аспектов в том, как они выражают свою религию, и, следовательно, в том, как они стремятся достичь важных групповых целей.Используя контекст индонезийских мусульманских групп для изучения этих идей, мы предполагаем, что религиозность мусульман может быть умеренной в одном измерении и радикальной / экстремальной в другом. Например, несмотря на то, что движение салафитов в целом определяется как экстремистское (Haron and Hussin, 2013; Jones, 2014), чтобы понять их экстремизм, мы утверждаем, что при рассмотрении богословские и ритуальные аспекты, но также и их сравнительно умеренная политическая позиция.Например, хотя салафитские движения в Индонезии воспринимают политику как морально коррумпированную (Chozin, 2013; Parveez, 2017), они, тем не менее, склонны избегать политических дебатов и подчиняться правилам существующего правительства, поскольку правительство не запрещает их религиозные убеждения. ритуалы (Haron, Hussin, 2013; Parveez, 2017).

Аналогичным образом, группа Хизб аль-Тахрир занимает крайнюю позицию в политическом измерении, поскольку она стремится возродить исламскую империю, опровергнув концепцию национального государства (e.г., Уорд, 2009; Осман, 2010б). Тем не менее, их активисты умеренно относятся к ритуальному измерению — они не критикуют других мусульман за их «новаторские» ритуалы (например, празднование дня рождения Пророка) — и они не поддерживают использование физического насилия для достижения политических требований (см .: Ward, 2009; Schmid, 2013; Parveez, 2017). Группа считает, что джихад означает священную войну, но не как способ установить халифат, , а как способ завоевать другие народы после его создания (Azman, 2015).Кроме того, эта группа активно участвовала в протестах против культуры и норм других групп в Индонезии от имени мусульман как большинства (например, отказ от празднования Дня святого Валентина). Мы можем утверждать, что Хизбут Тахрир является экстремальным не только в своем политическом, но и в теологическом и социальном аспектах. Тем не менее, эта группа кажется умеренной в ритуальном измерении.

Наша цель в этой статье — проиллюстрировать, что различные аспекты религии имеют отношение к пониманию религиозного экстремизма, и что четыре обсуждаемых аспекта обеспечивают ясность в различении разнообразия крайностей и крайностей.умеренные презентации в контексте индонезийских мусульман. Определение религиозного экстремизма как многомерного помогает выйти за рамки того, чтобы называть мусульман просто либералами, экстремистами, прогрессивными, умеренными или радикальными. Эти ярлыки не отражают сходства и различия различных религиозных групп в разных измерениях и ошибочно группируют вместе религиозных деятелей с совершенно разным историческим прошлым и будущими траекториями. Эта «концептуальная ползучесть» (Haslam, 2016) или «заблуждение звенящей связи» (Van Petegem et al., 2013) не позволяет ученым идентифицировать антецеденты, характер и последствия религиозного экстремизма в различных сферах жизни.

Мы приглашаем ученых рассмотреть экстремизм в отношении индивидуальных и групповых позиций в богословском, ритуальном, социальном и политическом измерениях и ожидать разнообразия споров внутри веры, которые не всегда совпадают. При таком подходе важно помнить о том, что когда исследователи исследуют взаимосвязь религиозного экстремизма и других психологических процессов, необходимо учитывать тип (измерение) экстремизма.Например, как видно из рассказов некоторых экстремистских групп в Индонезии, которые выдвигают на первый план «кризис ислама» как призыв к системным изменениям, мы прогнозируем, что несправедливость по отношению к религии со стороны посторонних может усилить экстремизм в политическом измерении, но может не повлиять на экстремизм по другим измерениям так сильно. Таким образом, мы можем углубить знания о религиозном экстремизме, позволяя нам двигаться к более полному пониманию того, что представляет собой не просто одно явление, а совокупность связанных явлений в развивающейся сложной религиозной системе верований и действий, включенных в более широкие исторические аспекты. и культурные изменения и стабильность.

Заключение

Обозначение групп или отдельных лиц экстремистскими часто вводит в заблуждение. Этот ярлык имеет узкое уничижительное значение, которое слишком часто связывает экстремизм с терроризмом (например, взрывы на Бали или теракты в Париже). Неспособность понять сложность религиозного экстремизма грозит клеймом некоторых религиозных групп как иррациональным и поддержкой насилия, когда это не так. Эти негативные стереотипы могут привести к разделению, потере статуса и дискриминации, а также к растрате ресурсов в рамках неправильно направленных контртеррористических инициатив и растрате политического капитала.Мы надеемся, что более полное понимание религиозного экстремизма будет способствовать лучшему пониманию и подробному диалогу. Понимание многомерности религии в контексте религиозного экстремизма поможет точно описать это явление и облегчит понимание учеными сложных групповых процессов, связанных с религиозными изменениями, которым до сих пор не уделялось должного внимания.

Авторские взносы

SW является воплощением представленной идеи. SW написал рукопись при поддержке WL и JJ.SW, WL и JJ внесли свой вклад в окончательную версию рукописи, отвечая на отзывы рецензентов.

Финансирование

SW получил стипендию PhD от Индонезийского фонда образования (PRJ-3449 / LPDP.3 / 2016). Исследование также поддержано австралийским грантом Research Discovery (DP170101008), присужденным JJ.

Конфликт интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Мы хотели бы поблагодарить Джошуа Ри, Захру Мирнаджафи и Сэма Поппла за полезные советы по редактированию более ранних версий рукописи.

Список литературы

Альтемейер Б. и Хансбергер Б. (1992). Авторитаризм, религиозный фундаментализм, поиски и предубеждения. Внутр. J. Psychol. Религия. 2, 113–133. DOI: 10.1207 / s15327582ijpr0202_5

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Арена, М. П. и Арриго, Б.А. (2005). Социальная психология, терроризм и идентичность: предварительный пересмотр теории, культуры, себя и общества. Behav. Sci. Закон 23, 485–506. DOI: 10.1002 / bsl.653

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Армстронг, К. (2000). Битва за Бога: фундаментализм в иудаизме, христианстве и исламе . Нью-Йорк: Кнопф / ХарперКоллинз.

Google Scholar

Азман, А. (2015). Джихад перспектива Хизбут Тахрир Индонезия (Джихад с точки зрения Хизбут Тахрир Индонезии). Ad daulah 4, 230–238.

Google Scholar

Бадер, К. Д., и Палмер, А. (2011). «Боишься в церковь? Представления о боге, исключительности и религиозной практике в Соединенных Штатах »в Религия, духовность и повседневная практика . ред. Дж. Джордан и В. Х. Младший Сватос (Springer Science & Business Media: Нью-Йорк, Нью-Йорк).

Google Scholar

Базедо, М., Пфайфер, Б., и Вуллерс, Дж. (2016). Плохая религия? Религия, коллективные действия и начало вооруженного конфликта в развивающихся странах. J. Confl. Resolut. 60, 226–255. DOI: 10.1177 / 0022002714541853

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Берган А. и МакКоната Дж. Т. (2001). Религиозность и удовлетворение жизнью. Закон. Адаптировать. Старение 24, 23–34. DOI: 10.1300 / J016v24n03_02

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Босси, Дж. (2001). Христианство на западе 1400–1700 . Лондон: ОУП Оксфорд.

Google Scholar

Брамбилла, М., Манзи, К., Регалии, К., Беккер, М., Виньолес, В. Л. (2016). Является ли религиозная идентичность социальной идентичностью? Самокатегоризация религиозного Я в шести странах. Psicol. Soc. 11, 189–198. DOI: 10.1482 / 84098

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Каинкар, Л. А. (2009). Отсутствие безопасности на родине: как переживают американские арабы и американцы-мусульмане после 11 сентября . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Фонд Рассела Сейджа.

Google Scholar

Карлуччи, Л., Томмази, М., Бальзамо, М., Фернхам, А., Саггино, А. (2015). Религиозный фундаментализм и психологическое благополучие: итальянское исследование. J. Psychol. Теол. 43, 23–33. DOI: 10.1177 / 009164711504300103

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Чозин М.А. (2013). Strategi dakwah salafi di Indonesia (Проповедническая стратегия салафитов в Индонезии). J. Dakwah 14, 1–25. DOI: 10.14421 / jd.2013.14101

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Корнелл, С.Э. (2005). Наркотики, радикализм и вооруженный конфликт в Центральной Азии: Исламское движение Узбекистана. Террор. Политическое насилие 17, 619–639. DOI: 10.1080 / 0954655

395

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Койл, А., Лайонс, Э. (2011). Социальная психология религии: актуальные темы исследований. J. Community Appl. Soc. Psychol. 21, 461–467. DOI: 10.1002 / casp.1121

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Эспозито, Дж.Л. (2002). Нечестивая война: Террор во имя ислама . Оксфорд, Великобритания: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Гиббс, Дж. О., Крейдер, К. У. (1970). Критика двух недавних попыток масштабирования Глока и абсолютных измерений религиозности: примечание к исследованию. Sociol. Анальный. 31, 107–114. DOI: 10.2307 / 3710060

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Глок К. Ю. и Старк Р. (1965). Религия и общество в напряжении . Чикаго: Рэнд МакНелли.

Google Scholar

Гранквист П., Микулинсер М. и Шейвер П. Р. (2010). Религия как привязанность: нормативные процессы и индивидуальные различия. Личный. Soc. Psychol. Ред. 14, 49–59. DOI: 10.1177 / 1088868309348618

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Халла М., Шнайдер Ф. Г. и Вагнер А. Ф. (2013). Удовлетворение демократией и проблемы коллективных действий: на примере окружающей среды. Общественный выбор 155, 109–137.DOI: 10.1007 / s11127-011-9844-5

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хаслам, Н. (2016). Ползание понятий: расширяющиеся представления психологии о вреде и патологии. Psychol. Inq. 27, 1–17. DOI: 10.1080 / 1047840X.2016.1082418

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хаслам, С. А., Оукс, П. Дж., Рейнольдс, К. Дж., И Тернер, Дж. С. (1999). Важность социальной идентичности и возникновение стереотипного консенсуса. Личный. Soc. Psychol. Бык. 25, 809–818. DOI: 10.1177 / 014616729

07004

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хогг, М.А., Адельман, Дж. (2013). Теория неопределенности-идентичности: крайние группы, радикальное поведение и авторитарное лидерство. J. Soc. Выпуски 69, 436–454. DOI: 10.1111 / josi.12023

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хорган, Дж. (2008). Дерадикализация или разъединение: процесс, требующий ясности, и контртеррористическая инициатива, нуждающаяся в оценке. Перспектива. Террор. 2, 3–8. DOI: 10.1174 / 021347409788041408

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Джонсон, М. С. (2006). «Доказательство у меня на ладони»: споры об этнической принадлежности, исламе и ритуалах в новой африканской диаспоре. J. Relig. Afr. 36, 50–77. DOI: 10.1163 / 157006606775569604

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Джонс, С. Г. (2014). Постоянная угроза: эволюция «Аль-Каиды» и других салафитских джихадистов . Санта-Моника, Калифорния: RAND Corporation.

Google Scholar

Купманс Р. (2015). Религиозный фундаментализм и враждебность по отношению к чужим группам: сравнение мусульман и христиан в Западной Европе. J. Ethn. Мигр. Stud. 41, 33–57. DOI: 10.1080 / 1369183x.2014.935307

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Круглански А., Яско К., Уэббер Д., Черникова М. и Молинарио Е. (2018). Создание воинствующих экстремистов. Rev. Gen. Psychol. 22, 107–120. DOI: 10.1037 / gpr0000144

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лихт, Дж., Конвей, Л. Г., Сэвидж, С., Уайт, В., и О’Нил, К. А. (2011). Религиозный фундаментализм: построенная эмпирическим путем конструкция и шкала измерения. Arch. Psychol. Религия. 33, 299–323. DOI: 10.1163 / 157361211X594159

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Мухтади, Б. (2009). Поиски Хизбут Тахрир в Индонезии. Asian J. Soc. Sci. 37, 623–645. DOI: 10.1163 / 156853109X460219

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нурхаяти, А.(2014). Pemetaan gerakan politik Islam radikal di Pantura Jawa Timur (карта политического движения радикальных мусульман в северной прибрежной зоне Восточной Явы). J. Rev. Politik 4, 75–102.

Google Scholar

Осман, М. Н. М. (2010a). Возрождение халифата в Нусантаре: мобилизационная стратегия «Хизбут Тахрир Индонезия» и ее влияние в Индонезии. Террор. Политическое насилие 22, 601–622. DOI: 10.1080 / 09546553.2010.496317

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Осман, М.Н. М. (2010b). Транснациональная сеть Хизбут Тахрир Индонезия. South East Asia Res. 18, 735–755. DOI: 10.5367 / поиск.2010.0018

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Палуциан, Р. Ф. (2017). Психологические взгляды на религию и религиозность. Внутр. J. Psychol. Религия 27, 127–128. DOI: 10.1080 / 10508619.2017.1286897

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Сейджман, М. (2008). Джихад без лидера: террористические сети в двадцать первом веке .Филадельфия: Пенсильванский университет Press.

Google Scholar

Салман, А. М. Б. (2017). Геракан салафия: ислам, политик, дан риггитас интерпретаси хукум ислам (салафитское движение: ислам, политика и жесткость толкования исламского закона). J. Pemikir. Huk. Ислам 16, 135–152. DOI: 10.21093 / mj.v16i2.855

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Сароглов В. (2010). Религиозность как культурная адаптация основных черт: перспектива пятифакторной модели. Личный. Soc. Psychol. Ред. 14, 108–125. DOI: 10.1177 / 1088868309352322

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Сароглов В. (2011). Вера, связь, поведение и принадлежность: четыре большие религиозные измерения и культурные вариации. J. Cross-Cult. Psychol. 42, 1320–1340. DOI: 10.1177 / 0022022111412267

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шмид, А. П. (2013). Радикализация, дерадикализация, противодействие радикализации: концептуальное обсуждение и обзор литературы.Научно-исследовательская работа. Гаага, Нидерланды: Международный центр борьбы с терроризмом.

Google Scholar

Шмид, А. П. (2014). Насильственный и ненасильственный экстремизм: две стороны одной медали ?. Научно-исследовательская работа. Гаага, Нидерланды: Международный центр борьбы с терроризмом.

Google Scholar

Седжвик, М. (2010). Концепция радикализации как источник путаницы. Террор. Политическое насилие 22, 479–494. DOI: 10.1080 / 09546553.2010.4

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Зильбер, М. Д., и Бхатт, А. (2007). Радикализация на западе: доморощенная угроза . Нью-Йорк: разведывательный отдел полиции Нью-Йорка.

Google Scholar

Саймон Б., Райхерт Ф. и Грабов О. (2013). Когда двойная идентичность становится обузой: идентичность и политический радикализм среди мигрантов. Psychol. Sci. 24, 251–257. DOI: 10.1177 / 0956797612450889

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Смарт, Н.(1999). Размеры священного: анатомия мировых верований . Санта-Барбара: Калифорнийский университет Press.

Google Scholar

Старк Р. и Глок К. Ю. (1968). Американское благочестие: природа религиозной приверженности . Беркли, Калифорния: Калифорнийский университет Press.

Google Scholar

Тернер, Дж. К., и Оукс, П. Дж. (1986). Значение концепции социальной идентичности для социальной психологии применительно к индивидуализму, интеракционизму и социальному влиянию. руб. J. Soc. Psychol. 25, 237–252. DOI: 10.1111 / j.2044-8309.1986.tb00732.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван Петегем, С., Ванстенкисте, М., и Бейерс, В. (2013). Заблуждение о том, что подростки автономны в семье: в поисках внутренней структуры. J. Youth Adolesc. 42, 994–1014. DOI: 10.1007 / s10964-012-9847-7

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Уорд, К. (2009). Ненасильственные экстремисты? Хизбут Тахрир Индонезия. Aust. J. Int. Aff. 63, 149–164. DOI: 10.1080 / 103577105103

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Webber, D., Babush, M., Schori-Eyal, N., Vazeou-Nieuwenhuis, A., Hettiarachchi, M., Belanger, J. J., et al. (2017). Дорога к экстремизму: полевые и экспериментальные доказательства того, что потребность в закрытии, вызванная потерей значимости, способствует радикализации. J. Pers. Soc. Psychol. 114, 270–285. DOI: 10.1037 / pspi0000111

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Белый дом, H., и Ланман, Дж. А. (2014). Связующие нас узы: ритуал, слияние и идентификация. Curr. Антрополь. 55, 674–695. DOI: 10.1086 / 678698

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Уитларк, Дж. (2011). «Царство божье: современные интерпретации» в г. Энциклопедия христианской цивилизации . изд. Г. Т. Куриан (Хобокен, Нью-Джерси: издательство Blackwell Publishing).

Google Scholar

Викторович, К. (2005). Восстание радикального ислама: мусульманский экстремизм на западе .Мэриленд: Rowman & Littlefield Publishers, Inc.,

Google Scholar

Уильямсон, У. П. (2010). Рецензии на книгу Питера Херриота: религиозный фундаментализм: глобальный, местный и личный. J. Sci. Изучение религии. 49, 579–581. DOI: 10.1111 / j.1468-5906.2010.01530_8.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ysseldyk, R., Matheson, K., and Anisman, H. (2010). Религиозность как идентичность: к пониманию религии с точки зрения социальной идентичности. Личный. Soc. Psychol. Ред. 14, 60–71. DOI: 10.1177 / 1088868309349693

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Заркасы Х. Ф. (2008). Подъем исламских религиозно-политических движений в Индонезии: история, нынешняя ситуация и будущее. J. Индонезия. Ислам 2, 336–378. DOI: 10.15642 / JIIS.2008.2.2.336-378

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Новая книга обращается к религиозному фундаментализму и фанатизму

Два юнгианских психоаналитика, Владислав Солц и Джордж Дж.Дидье написал новую книгу, исследующую психологические причины и динамику религиозного фанатизма: «Темная религия: фундаментализм с точки зрения юнгианской психологии» (2018). Их углубленный психологический анализ исследует, что происходит, когда человеком овладевают бессознательные энергии Я, то, что было названо нуминозным или Святым. Эти энергии могут обладать человеком как добром, так и злом.

Радикальный фундаментализм — острая проблема в нашем мире. Он обеспечивает предполагаемую рациональность и вдохновение для того, что может быть расценено как нерелигиозные акты насилия.Крайняя фанатичная религия породила конфликты, которые усугубили культурные столкновения, насильственные акты агрессии, религиозные войны, международный терроризм и геноцид. Они часто совершаются «во имя Бога». Фундаменталисты прячутся за своими собственными буквальными образами Бога, как будто они обладают абсолютным знанием воли или личности Бога.

Мы видим рост фундаментализма в росте христианских евангелических правых в Америке (религиозные права, моральное большинство, чаепитие), рост исламского фундаментализма с иранской революцией и исламской доктриной ваххабизма, а также с современной еврейской фундаментализм в государстве Израиль, поскольку оно становится нацией апартеида, а не либеральной демократией.Религиозный фундаментализм сочетает политические цели с религиозными. Нам известны акты агрессии, совершаемые во имя Бога фанатичной религией: джихадистские движения, ИГИЛ, построенное на архетипических религиозных идеях, таких как рай на земле. Усама бен Ладен был религиозным фанатиком. В некоторых частях мира женщин побивают камнями за неверность и другие действия.

Пример религиозного экстремизма можно найти ближе к дому в радикальном активисте против абортов, который сказал, что действовал во имя Бога, убивая доктора.Джорджу Тиллеру за предоставление абортов. Есть много гуру, священников, политиков, духовных лидеров, которые идеализируются и пользуются некритичными последователями. Резня по религиозным мотивам в синагоге «Древо жизни» в Питтсбурге и в Крайстчерче, Новая Зеландия, является трагическим примером насилия во имя религии.

Эта книга отражает динамику фундаментализма через идеи К.Г. Глубинная психология Юнга. Есть много коротких клинических виньеток, которые претворяют теорию в жизнь.Был пациент, который вырос в фундаменталистской среде и услышал: «Вы не можете сомневаться в Боге!», «Гнев — это грех». Он искал терапии для своих неограниченных вспышек гнева. Еще одна печальная история произошла, когда фундаменталиста спросили, чему он может научиться у науки. Его ответ был: «Ничего. Я христианин. У меня есть ответы на все вопросы ».

Авторы стараются напомнить читателю об уязвимости, страхе, тревоге и хрупкости, которые фундаменталисты испытывают перед лицом перемен, сомнений и критического мышления.Они напоминают читателю о важности здоровых религиозных институтов и сообществ, обладающих духовными инструментами, помогающими нам открывать более глубокие религиозные значения через поклонение, молитвы и ритуальные практики, содержащие мощные нуминозные энергии для преобразования личности и культуры.

Авторы выступают за более скромное отношение к религии. Нам необходимо рассказывать о своем религиозном опыте, но уважать «инаковость» опыта и понимания другого человека.Мы должны быть осторожны с религиозной грандиозностью, которая может защитить нас от наших собственных страданий, сомнений и от более глубокого «Я», возникающего из-за ценить парадокс, воображение, конфликт и возникающую новизну в религиозном опыте и понимании.

Эта книга представляет собой глубокое, понятное, всестороннее и современное по своим вопросам научное исследование религии. Это может не понравиться истинным верующим, запертым в догматизме, буквальном понимании и конкретном мышлении, неспособным оценить более символическое и образное прочтение своих священных писаний.Однако это важная работа для серьезных студентов, изучающих психологию, религию и духовность. Темная религия должна вызывать беспокойство у всех нас в наших церквях, храмах, мечетях, а также в наших семьях, местах публичных дискуссий и политических платформ.

Дэвид Дж. Далримпл, доктор философии, является аффилированным священником Унитарной универсалистской конгрегации Чарльстона, пастырский психотерапевт и юнгианский психоаналитик, а также был дополнительным преподавателем религиоведения в Университете Маршалла.

Религиозный фанатизм — это исключение, а не правило

На прошлой неделе я смотрел новости BBC TV. Они транслировали эксклюзивные кадры — примерно месячной давности — из Мьянмы, на которых буддисты злобно нападают на мусульман и сжигают их поселение. Даже несколько буддийских монахов присоединились к беспределу.

Буддизм, конечно, не одобряет, а тем более поощряет такие действия. И ни христианство (как мы знаем), ни иудаизм, ни ислам. Основные учения всех основных религиозных традиций проповедуют некую версию «поступайте с другими так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами».«

Вот почему клеймить всех мусульман, евреев, христиан или буддистов террористами, злом или кем-то еще не имеет никакого смысла. И это в корне несправедливо. Большинство приверженцев этих религиозных традиций не одобряют и не используют насилие как средство достижения своих целей. Фактически, они ужасаются взрывам, подобным бомбардировкам во время Бостонского марафона, или действиям, подобным событиям 11 сентября.

Но у всех религиозных традиций были свои фанатики, и некоторые из них время от времени перерастали в существенные и жестокие движения, такие как Аль-Каида.В христианской истории вспоминаются крестовые походы, а также век «религиозных войн» между протестантами и католиками в Европе. Конечно, во все эти войны были вовлечены другие факторы и уравнения сил, но религиозный фанатизм, несомненно, раздувает пламя насилия.

Итак, когда я услышал в Шоу Рэйчел Мэддоу, что Джохар Царнаев, выживший подозреваемый во взрывах на Бостонском марафоне, сказал — в ходе допроса — что «религиозный пыл» побудил его и его брата совершить эти ужасные действия, это соответствует действительности. узор, одновременно древний и новый.То, что для него является «религиозным рвением», для других является «жестоким религиозным фанатизмом», подобным действиям буддистов в Мьянме.

Все это говорит о том, что нам нужно лучше понять такой фанатизм. Как получается, что некоторые люди иногда приходят к выводу, что они настолько правы в своих убеждениях, что все остальные не только заблуждаются, но и лишились права на жизнь? Или что кто-то еще является частью организации, которая совершила ужасный поступок (например, действия правительства США, скажем, в Ираке или Афганистане) и, таким образом, может быть убита? И как же те, кто придерживается религиозных традиций, которые учат золотому правилу, могут превратить эти традиции в оправдание насилия?

В поисках ответов мы могли бы начать с проверки лазеек в золотом правиле многих традиций, способов, которыми эти же традиции служат основой для оправдания насилия и войны.Когда эти бойницы станут достаточно большими, почти любой сможет пройти через них с мечом, пистолетом или бомбой. И, к сожалению, они слишком часто так и поступают.

Как отличить религиозный пыл от душевного расстройства?

В прошлом году в сети распространилась новостная колонка, в которой сообщалось, что Американская психологическая ассоциация решила классифицировать сильные религиозные убеждения как психическое заболевание. Согласно статье, пятилетнее исследование АПА пришло к выводу, что благочестивая вера в божество может препятствовать «способности принимать сознательные решения в вопросах здравого смысла».В качестве примера приводились отказы Свидетелей Иеговы от спасительного лечения, такого как переливание крови.

Конечно, это оказалась фейковая новость. Но он по-прежнему вызывает законное освещение в СМИ и возмущение читателей. Веб-сайты по проверке фактов, такие как Snopes, должны были указать, что колонка была сатирической.

Для многих это был нелепый трюк. Но для меня, врача, специализирующегося в области психического здоровья, сатира во многих отношениях поражает. Мои коллеги и я часто ухаживаем за пациентами, страдающими галлюцинациями, пророчествами и утверждающими, что говорят с Богом, среди других симптомов — в сфере психиатрической помощи иногда очень трудно отличить религиозные убеждения от психических заболеваний.

Частично это связано с тем, что классификация психических заболеваний часто основывается на субъективных критериях. Мы не можем диагностировать многие психические расстройства с помощью сканирования мозга или анализов крови. Наши выводы часто основываются на поведении, которое мы видим перед собой.

Возьмем, к примеру, человека, который заходит в отделение неотложной помощи и бессвязно бормочет. Он говорит, что слышит голоса в своей голове, но настаивает, что с ним все в порядке. Он не употреблял никаких наркотиков или алкоголя. Если бы его обследовали специалисты в области психического здоровья, велика вероятность, что ему поставили бы диагноз психотического расстройства, такого как шизофрения.

Но что, если тот же самый человек был глубоко религиозным? Что, если его непонятный язык говорил на языках? Если бы он мог слышать, как Иисус разговаривает с ним? Он также мог настаивать на том, что с ним все в порядке. В конце концов, он практикует свою веру.

Не только неоднозначность диагнозов психического здоровья создает эту проблему — неопределенный характер того, как мы определяем религию, еще больше усложняет ситуацию. Например, Церковь Саентологии в течение многих лет спорила с налоговой службой о том, чтобы ее классифицировали как благотворительную религиозную организацию и чтобы она имела право на освобождение от налогов.Церковь в конечном итоге выиграла эту битву в 1993 году, что стало важным шагом на пути к тому, чтобы стать основной американской религией.

Согласно книге Going Clear: Scientology, Hollywood and the Prison of Belief , лауреата Пулитцеровской премии Лоуренса Райта, саентологи верят в инопланетных духов, населяющих человеческие тела. Многие верят, что они обладают особыми способностями, такими как телекинез и телепатия.

Это ставит специалистов в области психического здоровья в сложные культурные затруднения. Должны ли специалисты в области психического здоровья до 1993 года относиться к пациентам, выражающим эти убеждения, как к психотическим? После 1993 года как верные единомышленники?

Эти различия имеют серьезные медицинские и юридические последствия.В своей книге Под знаменем небес: история насильственной веры журналист Джон Кракауэр описал дело Юта против Лафферти , в котором речь шла об убийстве женщины и ребенка в 1984 году двумя мормонскими фундаменталистами, Роном и Дэном. Лафферти. В течение последних нескольких десятилетий вопрос психического здоровья Рона Лафферти играл ключевую роль в этом деле, поскольку обе стороны боролись за его способность предстать перед судом.

Защита утверждала, что Рон психически болен и поэтому не должен быть казнен.В интервью Рон утверждал, что он пророк, одобрял то, что слышал голос Христа, и выражал опасения по поводу «злого гомосексуального духа, пытающегося вторгнуться в его тело через анус». Эксперты-психиатры засвидетельствовали, что Рон, похоже, страдал психотическим заболеванием, например, шизоаффективным расстройством.

Обвинение стремилось подтвердить его дееспособность предстать перед судом, связывая его странные идеи с религиозной практикой во всем мире. По словам доктора Ноэля Гарднера, психиатра, давшего показания в обвинении, «большинство людей в нашей стране верят в Бога.Большинство людей в нашей стране говорят, что молятся Богу. Это обычное дело. И хотя ярлыки, которые использует мистер Лафферти, безусловно, необычны, сами мыслеформы действительно очень распространены … для всех нас ».

Колонка местных новостей за 2013 год подытожила сложность этого продолжающегося дела: «Где проходит грань между верой и заблуждением? Между злым умыслом и психическим заболеванием? »

Это сложные вопросы. Практика саентологии и мормонского фундаментализма — далеко не единственные примеры этой часто стираемой границы между религией и заботой о психическом здоровье.Практически каждая религия имеет необычные верования и ритуалы, от потребления плоти и крови Христа в католицизме до поста как способа искупления грехов в иудаизме.

Некоторые зашли так далеко, что утверждают, что религия на самом деле может быть формой психического заболевания. В 2006 году биолог Ричард Докинз опубликовал свою книгу The God Delusion , в которой он характеризует веру в Бога как бред. Докинз цитирует определение заблуждения как «стойкое ложное убеждение, удерживаемое перед лицом сильных противоречивых доказательств, особенно как симптом психического расстройства.”

Книга

Докинза вызвала бурные споры, вызвала академические опровержения, письма ненависти и даже угрозы сажать в тюрьму его издателей. Тем не менее, по состоянию на 2014 год The God Delusion было продано более 3 миллионов копий по всему миру.

Как специалист по охране психического здоровья, я не считаю, что моя работа — судить о религиозных убеждениях пациентов. Моя работа — использовать медицинские данные для оценки и лечения психических заболеваний, чтобы облегчить страдания моих пациентов. Сегодня у нас есть несколько объективных медицинских тестов для диагностики психических заболеваний, таких как нейросифилис или дефицит B12.Но нам нужно больше, чтобы помочь нам преодолеть трудные обстоятельства, в которых психическое здоровье сталкивается с религией.

Но со временем, возможно, и мы это сделаем. У меня есть вера.

Терроризм, война и проблема «религиозного насилия»

Это слегка отредактированная версия публичной лекции Dianoia / IRCI на тему «Религия, война и терроризм», представленной профессором Коуди из Австралийского католического университета в Мельбурне 15 октября 2019 года.

«В настоящее время в это место, когда дошло до политических проблем, которые включали бомбы и оружие, смерть и увечья, обычные люди говорили: «это сделала их сторона», или «наша сторона сделала это», или «это сделала их религия», или «это сделала наша религия». или «они сделали это», или «мы сделали это», когда на самом деле имелось в виду «это сделали защитники государства», или «отреченные от государства сделали это», или «государство сделало это». (Анна Бернс, голос главного героя своего романа, Молочник .)

Существует широко распространенное мнение — почти культурное предположение во многих влиятельных кругах — которое приписывает религии врожденную склонность к насилию. . Крайнее выражение, которое воплощает это и многое другое, содержится в подзаголовке к американской публикации книги Кристофера Хитченса Бог не велик . Подзаголовок был: «Как религия все отравляет». Это предположение иногда сопровождается мыслью, что религия является преобладающей или даже уникальной в том, что она воплощает тенденцию к насилию.

История конца двадцатого и начала двадцать первого веков была свидетелем большого количества терроризма, который широко и по понятным причинам рассматривается как в основном религиозный — и, фактически, в основном вдохновленный одной конкретной религией. Такие выражения, как «исламский терроризм» или «воинствующий исламский терроризм», таким образом, стали привычной монетой в наше время, особенно в дискурсе и общественном воображении граждан в западных демократиях. Теракты 11 сентября 2001 г., а также ряд последовавших за ними злодеяний, в том числе недавние теракты в Шри-Ланке в апреле 2019 г., способствовали созданию или популяризации этой картины религиозного насилия, особенно сосредоточенной на исламе, и это внимание уже частично перегружено конкретная версия предположения о религии, которую я хочу подвергнуть критическому анализу.

Религия и насилие

В последнее время предположение о некоторой особой и внутренней связи между религией и насилием, а также ее значение для таких проблем, как терроризм, стали предметом пристального внимания, наиболее радикально в важной книге Уильяма Кавано, The Миф о религиозном насилии . По его мнению, «религия» — это своего рода псевдоконцепция, разработанная только после эпохи Просвещения, чтобы классифицировать явления, отдельные от остальной жизни и изолируемые, как частую внутреннюю причину насилия.

Напротив, я утверждал, что исторические утверждения Кавано о позднем появлении концепции «религии» ложны, что отказ от этой концепции и, следовательно, демонстрация несогласованности заявлений о насилии неоправдан, несмотря на реальные трудности определения. Тем не менее, даже если бы понятие «религия» было поздним добавлением к нашему словарю, и даже если бы оно было «конструкцией», используемой для различных социально-политических целей, враждебных определенным вероисповеданиям, из этого не следует, что в нем не выделяется ничего интересного и даже ценно для современного дискурса.Я полагаю, что концепция «виртуальной реальности» была неизвестна до конца двадцатого века и, возможно, даже была придумана с опасным предубеждением против фактической реальности , что должно заставить нас задуматься. Тем не менее, эта концепция знаменует собой важное явление в нашей реальной жизни, которое нельзя игнорировать и которое имеет очевидную полезность для анализа и обсуждения новых технических и социальных достижений — и может даже пролить свет на прошлые реалии.

В самом деле, я утверждаю, что можно продолжить расследование утверждений о роли религии в насилии, используя некоторые центральные парадигмы и форму гибкого фокусного значения, отдавая должное менее центральным примерам.Я извлечу из критического анализа Кавано вывод, не связанный с его концептуальным пессимизмом, о том, что религию в целом нельзя рассматривать как фактор в жизни, совершенно изолированный от ряда других человеческих обязательств и идентификаций, например, связанных с политическими, социальными, сексуальными и социальными проблемами. расовые и идеологические воззрения. А также его понимание того, что понятие «религия» имеет много сложностей и двусмысленностей, так что общие утверждения обо всех религиях следует воспринимать с большой долей скепсиса.

Сосредоточение внимания на религиозной мотивации скрывает сложные реальности

Принимать террористическую деятельность современных исламских фундаменталистов как простое проявление «религии», например, означает игнорировать то, как их религиозные обязательства дополняют и пересекаются с политическими взглядами и недовольствами это имело бы смысл для нерелигиозных людей, если бы они только взяли на себя труд исследовать их без зашоренной убежденности в том, что причина насилия полностью религиозна.Одним из тех, кто провел такое исследование, является Роберт Пейп, который утверждал, что пристальное внимание к мотивам и предыстории террористов-смертников с 1980 по 2003 год (всего 315 нападений, не считая тех, которые были совершены государствами), убедительно свидетельствует о том, что религия редко имела большое значение. фактор мотивации. (Впоследствии Пейп обновил свою базу данных и к 2010 году изучил более 2000 случаев взрыва террористов-смертников с аналогичными выводами.) Пейп резюмировал свои первоначальные выводы до 2003 года:

Данные показывают, что существует небольшая связь между терроризмом смертников и исламским фундаментализмом или какой-либо одной из мировых религий … Скорее, почти все террористические акты террористов-смертников объединяет особая светская и стратегическая цель: заставить современные демократии вывести вооруженные силы. силы с территории, которую террористы считают своей родиной.Религия редко является первопричиной, хотя террористические организации часто используют ее в качестве инструмента при вербовке и других усилиях, направленных на достижение более широкой стратегической цели.

Неудивительно, что работа и методология Папе вызвали критику, особенно его решительные заявления об уникальной роли иностранного вмешательства и оккупации в провоцировании террористических атак. Тем не менее, его основные утверждения об относительно незначительном или вторичном характере религиозной мотивации в большинстве исследованных им террористов-смертников по сравнению с совершенно земными мотивами дают серьезную пищу для размышлений о готовом обращении к религии как причине террористических актов. .

Аналогичный скептицизм по поводу преобладающих взглядов на преобладающую роль религиозной веры в создании современных террористов-смертников и террористов выразил антрополог Скотт Атран. В своей книге Talking to the Enemy Атран после обширных расследований, в том числе множества интервью с самими террористами, пришел к выводу, что «ислам и религиозная идеология как таковые не являются основными причинами террористических атак и террора в современном мире».

Атран, который сам является общепризнанным атеистом, считает, что более важные факторы связаны с чувством идентификации с группой сверстников, которые развили сильное чувство негодования по поводу того, что они считают примерами культурного и политического господства над теми, кто кого они идентифицируют.Атран и другие исследователи часто отмечали, насколько поверхностно понимание любой версии исламской религии у большинства молодых людей, вовлеченных в жестокую борьбу под названием «джихад». Эта поверхностность была выявлена ​​при изучении взглядов многих новобранцев, базирующихся на Западе, в Исламское государство (ИГИЛ) в отношении террористической деятельности этой ужасающей группировки в Сирии и Ираке.

Исследование добровольцев ИГИЛ, вернувшихся в свои родные западные страны, было проведено для Контртеррористического управления Организации Объединенных Наций в 2017 году и показало, что, несмотря на заявления о защите мусульман, большинство вернувшихся боевиков были «новичками» в своей религии. а некоторые не знали, как правильно молиться.Исследование профессора Хамеда эль-Саида из Манчестерского столичного университета и эксперта по терроризму Ричарда Барретта показало, что большинству потенциальных джихадистов «не хватает какого-либо базового понимания истинного значения джихада или даже исламской веры».

Эти исследования показывают четыре вещи, которые может скрыть чрезмерное внимание к религии:

1. Религии не играли никакой роли во многих экстремальных вспышках политического насилия.
2. Другие идеологии, включая демократию, сыграли значительную роль в политическом насилии, с религией или без нее.
3. Религия скрывает мирские причины политического насилия, не носящие особого идеологического характера.
4. Религии — это очень разные явления как внешне, так и внутренне.

Позвольте мне кратко прокомментировать каждый из них по очереди.

1) Религии не играли значительной роли во многих экстремальных вспышках насилия

Совершенно очевидно, что было много ужасных вспышек неоправданного насилия или терроризма, причинные или мотивационные причины которых не имеют ничего общего с религией.Пол Пот, Мао, Гитлер и Сталин в нашу эпоху несут ответственность за ужасающие массовые убийства, большинство из которых явно террористические по тактическому определению, которые нельзя приписать религиозным наклонностям их авторов или их последователей.

2) Другие идеологии могут сыграть значительную роль в продвижении насилия

Имеется не только множество вспышек политического и других форм насилия, которые мало или не имеют ничего общего с религией, но и, как показывают некоторые из упомянутых выше конфликтов. нерелигиозные мировоззрения, идеологические взгляды или то, что Джон Ролз называл «всеобъемлющими доктринами», иногда сами являются вероятными кандидатами на то, чтобы вызвать или мотивировать широко распространенное насилие.Они часто освобождаются от ненависти, обрушиваемой на религиозные мотивы в связи с насилием и терроризмом.

Совсем недавно, конечно, шокирующее убийство 51 верующего в двух мечетях в Крайстчерче, Новая Зеландия, совершенное правым неонацистским националистом, как правило, привело к восстановлению баланса — баланса, который уже должен был быть отклонен от религию через такие другие массовые убийства, мотивированные неонацистской идеологией, такие как убийства Андерса Брейвика в Норвегии.

Даже те, кто признает, что бомбардировки немецких и японских городов, завершившиеся атомным разрушением Хиросимы и Нагасаки, были террористическими по своей природе, не говорят о «демократическом терроризме» или «демократическом экстремизме», хотя о защите демократии и ее Ценности были элементом мотивации нападений.Напротив, в разгар «беспорядков» Северной Ирландии существовала тенденция игнорировать экономические, империалистические и националистические аспекты, вызвавшие конфликт, и говорить исключительно о «католическом терроризме» или «протестантском терроризме» (цитата из книги Анны Бернс). напоминает нам роман, с которого я начал).

Что касается современного соответствия определенных форм демократической идеологии крайнему политическому насилию, мы могли бы сослаться на «неоконсервативный» проект по установлению демократии на Ближнем Востоке, сыгравший роль в насильственном вторжении в Ирак; и мы не должны игнорировать демократическую риторику «защиты наших свобод», которая окружает «войну с террором» — войну, которая включает в себя применение пыток и атаки дронов на Пакистан, Афганистан и другие места, в результате которых погибло так много невинных людей, что вплотную подошли к тому, что я назвал «нео-терроризмом», а иногда и прямым терроризмом.

3) Существуют более приземленные причины конфликта, которые не являются конкретно идеологическими

Помимо затенения роли нерелигиозных взглядов в вспышке насилия, сосредоточения внимания на религии как на главной причине войн, терроризма и т. Д. другие формы политического насилия скрывают многие из более приземленных и конкретных причин насильственных конфликтов, которые политическим лидерам и многим из нас неудобно признавать. Такие обиды могут быть относительно независимыми от идеологии.

Это верно даже в тех случаях, когда есть вопросы религии, которые регулярно поднимаются лидерами кампаний насилия и используются для мотивации своих последователей. Различные диатрибы Усамы бен Ладена, относящиеся к «священным обязанностям» и «халифатам», также содержат многочисленные заявления о прямых политических недовольствах, таких как оккупация Израилем палестинской земли, а также о полицейской деятельности израильских вооруженных сил и политическом преследовании (как он это видел) палестинского народа. , утверждения о прошлой и нынешней поддержке Западом ближневосточных диктатур и эксплуатации Западом ближневосточных активов, таких как нефть, историческое размещение войск США на арабских землях и, в последнее время, вторжение США в Ирак и Афганистан.

Замечательный пример того, как обращения к религиозным объяснениям могут доминировать и искажать наше понимание вспышек насилия и скрывать конкретную политическую мотивацию, можно найти в недавней книге Питера Уилсона История тридцатилетней войны . Уилсон утверждает, что эта война, которую так часто называют архетипической «религиозной войной» и продолжительность которой была вызвана религиозным фанатизмом, вообще не была «в первую очередь религиозной войной». Конечно, были и религиозные элементы, поскольку иначе не могло быть и в Европе семнадцатого века, где христианская вера была аспектом жизни, интегрированным в той или иной степени с другими центральными аспектами.Но большинство современных наблюдателей, по словам Вильсона, «говорили об имперских, баварских, шведских или богемских войсках, а не о католических или протестантских». Война действительно началась с несколько религиозного эпизода — знаменитой «дефенестрации» в Праге, но ее настоящие причины, свирепость и продолжительность были связаны не с религиозным фанатизмом, а с династическими амбициями и политическим расколом, утверждает Уилсон.

Один рецензент резюмировал аргумент Уилсона о причинах продолжительности конфликта следующим образом:

Сотни небольших территорий империи были бедны с деньгами.Чтобы бороться, они взяли на себя невозможные долги, фальсифицировали свои монеты и спровоцировали разрушительную инфляцию. Неоплачиваемые армии нельзя было ни поставить, ни расформировать. Таким образом, они остались в поле, питаясь грабежом.

4) Религии — это очень разные явления

Простые кредо о сильной связи между религией и войной / терроризмом игнорируют слишком много различий между самими религиями и внутри них. Существуют и существовали всевозможные религии с множеством различных практик, этических обязательств и изменений на протяжении их истории.Вполне возможно, что некоторые религии или некоторые версии одной и той же религии склонны побуждать своих приверженцев к насилию, тогда как другие религии или другие версии той же религии не имеют такой тенденции. Это проблема, которую необходимо решить путем детального исторического и социологического внимания к свидетельствам.

Вольные разговоры об «исламском терроризме» требуют именно такого внимания, но даже если можно будет показать, что версии ислама — такие как версия Усамы бен Ладена или, что еще более вероятно, боевики ИГИЛ — имели неотъемлемую приверженность к неоправданному насилию включая терроризм, это может иметь мало или вообще не иметь отношения, например, к суфийской версии ислама или к большому количеству основных мусульманских верующих, независимо от того, исповедуют ли они сунниты или шииты или какой-либо другой вариант доктрины.

Это достаточно очевидно для случайного наблюдения за мусульманскими гражданами в различных частях мира, но доказательства этого доступны в результатах опросов, таких как результаты опроса Gallup 2011 года. В этом опросе изучается отношение к нападениям на некомбатантов в различных группах по всему миру. Он избегал слов «терроризм» или «террорист» из-за проблем с определениями, но они опрашивали отношение к нападениям на гражданских лиц, поэтому их выводы явно относятся не только к широкому вопросу о насилии, но и конкретно к террористическим актам, как я определил. их.Они обнаружили, что «большое значение религии обычно положительно связано с отказом от насилия».

*

Ключевым моментом, лежащим в основе этих четырех соображений, является то, что во многих вспышках насилия основным фактором является привязанность к идентичности и тревога по поводу предполагаемых угроз для нее. Религия, безусловно, дает одну цель для этой привязанности и тревоги, но также делает и множество других вещей. Идентичность тесно связана с властью, самоуважением и воспринимаемым культурным позиционированием, так что религия часто будет присвоена для поддержки или создания культурно значимой идентичности теми, кто имеет или хочет власти или нуждается в групповой поддержке.

Отношения между полами служат тому примером. Формирование мужской идентичности с часто доминирующими ролями по сравнению с женщинами было особенностью истории, в которую религия, безусловно, внесла свой вклад, но она кажется даже более разнообразной и глубокой в ​​социологическом отношении, чем любое религиозное влияние. В некоторых исламских общинах и в фанатично воинственных группах, ведущих «джихад» против современного мира, например, карательная одержимость скрывать женщин от посторонних глаз в доме и в полной одежде, а также отказывать им в образовании и других культурных традициях. Возможности, возможно, в такой же степени являются проявлением мужского доминирования, как и религиозного благочестия, какие бы явные апелляции к интерпретации религиозного учения или традиции ни делались.

Стоит отметить, что основные религии с точки зрения количества приверженцев и многие менее популярные религии содержат много учений о важности таких ценностей, как мир и милосердие. Мир — это сложное понятие, вокруг него на протяжении веков строилось множество интерпретаций и концепций. Не будучи экспертом в области сравнительного религиоведения, я бы предположил, что очень мало религий, которые не делают ценность мира важной частью своей доктрины. Августин, например, ставит его в центр своей христианской этической системы наряду с любовью.Это правда, что, как и многие другие христиане и нехристиане, он считал это совместимым с идеей справедливой войны при определенных обстоятельствах, хотя другие христиане считали, что это требует пацифизма. Безусловно, у миротворцев и активистов есть место для построения доктрин мира в рамках многих религий

«Вызывает» ли религия насилие?

Можно возразить против большей части приведенного выше обсуждения, что независимо от успеха, который я мог бы добиться в ослаблении идеи о том, что религиозная преданность по своей природе, уникальна или даже просто обычно склонна к насилию, я не сделал ничего, чтобы развеять обвинение, которое on Случай религия может быть причиной или основной причиной отдельных вспышек террористических актов или других актов неоправданного насилия.Я также не нанес существенного ущерба утверждению о том, что некоторые конкретные формы или интерпретации религии могут быть изначально склонны к насилию. Теперь я хочу изучить эти предложения.

При первом возражении многие будут ссылаться на современные или почти современные события, часто называемые (как мы упоминали выше) «исламским терроризмом». Мы уже видели причины для скептицизма в отношении этого наименования в отношении причин большого количества терроризма, которому часто дают такой ярлык. Но хотя мы часто можем обнаружить, что лидеры таких групп, как «Аль-Каида», ссылаются в качестве причин для своих кампаний на предполагаемые преступления явно политического характера против групп или регионов, с которыми они идентифицируют себя, нельзя отрицать, что они также используют сильные религиозные риторика и апелляция к религиозным интересам, разоблачая своих врагов и увещая своих последователей.

Это я уже признал, но насущный вопрос заключается в том, означает ли такая риторика, наряду с другими соображениями, то, что в этих обстоятельствах религия является причиной или основной причиной таких террористических актов.

Очевидно, что многое зависит от того, что мы подразумеваем под «причиной» — и на эту тему было пролито много философских чернил. Одна из популярных идей, лежащих в основе многих обычных представлений о «причине», состоит в том, что одно событие не произошло бы без возникновения другого предшествующего события, или, как выразился философ восемнадцатого века Дэвид Юм (в терминах объектов, а не событий): « где, если бы первого объекта не было, второго никогда не существовало бы.Это содержательное замечание, хотя и явно противоречит официальной теории причинности Юма, породило целую индустрию «контрфактических» теорий, которую дал Дэвид Льюис анализ контрфактических утверждений с точки зрения возможных миров.

Ясно, что некоторая идея типа «если бы не X , у нас не было бы Y », работает, когда люди говорят о X , вызывающем Y , но это очень неоднородная сеть, в которую можно уловить все, что может подразумеваться такими замечаниями.Обычно рассматриваемый X охватывает гораздо больше, чем один фактор, или, говоря иначе, если X является единственным фактором, то он редко запускает Y без объединения с несколькими другими факторами или условиями. Таким образом, существует вероятность того, что, помимо тех многих случаев, когда религия вообще не играет никакой роли в совершении террористических актов, религиозный фактор, когда он имеет значение, тем не менее остается всего лишь одним элементом, соединенным с несколькими другими, и игнорирование этих других чревато риском, как интеллектуальным, так и практичный.

Тем не менее, очевидно, что существуют случаи, когда религия играла очень заметную роль в возникновении некоторых значительных эпизодов терроризма, таких как различные христианские крестовые походы, которые велись против частей мусульманского мира в средние века. Разумеется, в последнее время религиозные разоблачения неверных, сопровождавшие массовые убийства ИГИЛ и порабощение различных групп, считающихся враждебными религиозному мировоззрению группы, служат дополнительным свидетельством. Например, террористические нападения ИГИЛ на секту езидов кажутся основным случаем терроризма, вызванного религиозными убеждениями.Но даже здесь нельзя игнорировать светские аспекты нападений, такие как стремление к политическому господству в той или иной области или захват рабов, в том числе сексуальных рабов.

Религия и повышенная жестокость

Еще одно важное утверждение о религии в большом количестве академической литературы по терроризму состоит в том, что, даже если часто слишком упрощенно заявлять о единственной или решающей роли некоторых форм религии в террористической деятельности, обращение к религии, когда это действительно происходит, способствует более продолжительному и жестокому обращению к терроризму, чем в случае с преимущественно нерелигиозными мотивами.Идея состоит в том, что религиозные доктрины, апеллирующие к поддержке всемогущего Бога и, возможно, к наградам загробной жизни, создают «абсолютистскую» приверженность безудержному насилию, которая является уникальной для религиозных взглядов.

Марк Юргенсмайер, например, ища золотую середину между точкой зрения, что религия действительно вызывает терроризм, и точкой зрения, что это не так, утверждает, что религия, по крайней мере, является проблематичным фактором в сочетании мотиваций из-за божественного измерения, которое она привносит в конфликт.По его словам:

Религия вносит в конфликт больше, чем просто хранилище символов и ауру божественной поддержки. Он проблематизирует конфликт через его неизменный абсолютизм, его оправдание насилия и его окончательные образы войны, которые демонизируют противников и выставляют конфликт в трансисторических терминах.

В комментарии Юргенсмейера связаны три утверждения о религии, которые отличаются друг от друга, но связаны между собой. Первый касается роли абсолютизма; второй — оправдание насилия; и третий — демонизация противников.Я буду исследовать их по очереди, но с учетом отношений между ними.

Абсолютизм и фанатизм

Идея религиозного «абсолютизма» очень популярна, но ее широкое признание обратно пропорционально ее ясности. Часто подразумевается, хотя и редко объясняется, что-то гносеологическое, что религиозные придерживаются своих убеждений с большей уверенностью и убежденностью, чем нерелигиозные, и что они поступают неправильно.

В зависимости от рассматриваемых убеждений это является или должно быть ложным.Многие атеисты и агностики так же твердо убеждены, как и любой другой религиозный деятель, в своих убеждениях, что изнасилование является большим злом для жертвы, что демократия предпочтительнее тирании, что рабство — это зло, что дружба — большое добро и многое другое. в том числе, для некоторых, эта религия опасна и полна ложных убеждений. И, как сказал философ Г. Известно, что Мур утверждал, что существует ряд очевидных истин (очевидных, как он считал, для здравого смысла), на которых почти все непреклонны, например, факты о том, что у всех моих читателей есть одна, и только одна, голова, что ни одна из мы родились вчера, что горит огонь, что логические рассуждения лучше, чем догадки и так далее.Эти и многие другие моральные убеждения слишком банальны, чтобы требовать особого внимания, но, тем не менее, они представляют собой факты, в которых абсолютная убежденность необходима для обычной жизни и, что еще важнее, для самого существования разумного сомнения, поскольку для того, чтобы сомнение было разумным, оно должно прочный фундамент. Безосновательные сомнения — это просто невротик.

Более того, глубокие и твердые («абсолютистские») моральные убеждения некоторых религиозных людей стали одной из главных причин, почему ужасный бизнес работорговли на Западе был в конечном итоге объявлен вне закона.Влияние грубых версий этического и фактического релятивизма на популярную культуру, часто подпитываемое некоторыми постмодернистскими упрощениями, проникающими из академии, может затемнять эти реальности. Что действительно можно извлечь из небрежных утверждений об абсолютизме, так это искреннее беспокойство по поводу фанатизма .

Фанатизм — это интеллектуальный и моральный порок, хотя есть некоторая сложность в оценке его природы. Это может быть просто термин оскорбления, применение которого, как правило, больше в глазах смотрящего, чем привязано к четким критериям.Это очень похоже на применение слова «упрямый», когда ваше поведение вызывает это прилагательное, а мои собственные идентичные действия вызывают вместо этого (от меня) описание «решительный».

Хотите, чтобы на ваш почтовый ящик были доставлены лучшие статьи о религии и этике? Подпишитесь на нашу еженедельную новостную рассылку.

Ваша информация обрабатывается в соответствии с Заявлением ABC о сборе конфиденциальной информации.

Тем не менее, хотя нам следует с осторожностью использовать этот термин, существует реальный феномен фанатизма, и он вызывает беспокойство.Оксфордский краткий словарь определяет его как «чрезмерное рвение или энтузиазм, особенно по крайним причинам» и упоминает религию и политику как области, где этот термин обычно используется. Два ключевых квалификатора здесь — «чрезмерный» и «экстремальный», и их применение явно открыто для спорных суждений в контексте. Является ли фанатиком тот, кто проявляет незаурядный энтузиазм по поводу отмены практики порабощения женщин для проституции? И «чрезмерные», и «крайние» выражают негативные оценки, одна из которых связана с непропорциональной степенью энтузиазма или преданности делу, а другая — с ошибочностью или сомнительностью причины.Необычные акты исключительной самоотдачи могут заставить многих из нас, ведущих уютную и обычную жизнь, чувствовать себя некомфортно, но, таким образом, они не являются фанатиками в этом уничижительном смысле. Самоотверженная жизнь отца Дамьена де Вейстера в служении колонии прокаженных на острове Молокаи была самоотверженным обязательством, которое не для всех, но, тем не менее, не является фанатичным. Британские политики считали Махатму Ганди фанатиком его кампании ненасильственного сопротивления имперскому правлению в Индии, но это выражает их предвзятость, а не объективное суждение о его причинах и методах.

Это не означает отрицания того, что религии, как и многие другие мировоззрения, были вовлечены в фанатизм, но фанатизм — это общий риск внедрения систем верований в целом, что очевидно из ревностного преследования их идеи со стороны многих сторонников свободного рынка. энтузиасты недавней истории капитализма, не говоря уже о еще более опасных фанатизмах, порой связанных с империализмом девятнадцатого века и тоталитаризмом двадцатого века.

Некоторые формы фанатизма связаны не с плохими причинами, а с искаженным стремлением к хорошим, и здесь они сложным образом связаны с феноменом морализма, который я исследовал в другом месте — в частности, с тем, что я назвал морализмом неуместного акцента. .Таким образом, может случиться так, что кто-то усвоил важную моральную истину или неморальную ценность, но приступает к ее реализации, практически не обращая внимания на другие истины или ценности, которые должны быть сбалансированы с ней. Кто-то, фанатично относящийся к физической форме, например, может установить режим упражнений для себя или, что еще более тревожно, для других, не обращая внимания на такие ценности, как расслабление, веселое времяпрепровождение с друзьями или образование.

Чтобы избежать фанатизма, нужно не полностью отказаться от убеждений, а правильно придерживаться правильных убеждений.Австралийская художница Шейла Боуэн, казалось, знала об этом, когда беспокоилась: «Трудность состоит в том, чтобы избежать опасностей фанатизма, а также паралича, который возникает при одновременном взгляде на обе стороны». И Г.К. Честертон, у которого, возможно, было слишком много твердых убеждений, тем не менее был прав в пустых разговорах об «непредвзятости», когда он ярко заметил:

Простая непредвзятость — ничто. Цель открытия ума, как и открытия рта, состоит в том, чтобы снова закрыть его на чем-то твердом.В противном случае это больше похоже на канализацию, вбирающую все вещи одинаково.

Но, конечно, скажут, что фанатизм является более вероятной чертой взглядов, которые заявляют о авторитете Бога в своих верованиях и практиках, чем те, у кого нет такого обращения? Юргенсмайер полагается на это утверждение как в своем утверждении об абсолютизме, так и в своем утверждении, что религия однозначно навязывает образ космической войны между теми, кто ведет духовную битву против простых мирских противников. Даже Луиза Ричардсон, которая является одним из наиболее тонких комментаторов терроризма и утверждает, что представление о религии как причине террористических актов является упрощенным и ошибочным, включая случай исламского фундаменталистского терроризма, тем не менее, настаивает на том, что религиозные элементы в некоторых формы терроризма порождают определенные отличительные черты, такие как нежелание идти на компромисс или вести переговоры.Такие террористические группы, по ее словам, проявляют тенденцию «быть более фанатичными, более склонными к массовым жертвам и более способными принимать неопровержимые обязательства со стороны своих сторонников».

Опять же, это поднимает вопрос о необходимости теизма для религии, но если оставить это в стороне, кажется правдоподобным, что люди, которые уверены в поддержке Всемогущего, будут побуждены, возможно, к чрезмерной решимости в своем стремлении к целям, которые они считают божественными. одобрено. Конечно, нефанатичный отец Дэмиен приписывал свою стойкую преданность делу благополучия прокаженных на острове Молокаи своей убежденностью в том, что Бог привел его к этой роли.Поэтому, если люди ошибочно думают, что Бог хочет, чтобы они пошли по злому пути, они могут сделать это с решительной энергией.

Я думаю, можно легко согласиться с тем, что призыв к поддержке Бога часто был толчком к фанатизму. Но два соображения несколько смягчают силу этого аргумента.

Во-первых, использование Бога в недостойных целях — это форма богохульства, которую следует осуждать на религиозной почве. Возьмем один пример изнутри христианства: есть много возможностей предостеречь от призыва к Богу во имя нашего решительного преследования целей, которые причиняют неоправданный вред другим.И действительно, это достаточно часто происходило в истории христианства, например, с осуждением многими мужественными испанскими теологами конкистадоров, грабивших недавно открытую Америку в шестнадцатом веке, а также теологические доводы, часто используемые захватчиками и их политическими взглядами. спонсоры насильственного завоевания. Захватчики заявили о своем праве на насильственные завоевания, потому что туземцы, которых они стремились лишить владений и разграбить, были язычниками и, следовательно, не имели политической легитимности в отношении своей земли и ее сокровищ.Среди противников этого были испанские доминиканцы, епископ Бартоломе де лас Касас и томистский богослов Антонио де Монтесинос. Монтесинос осудил геноцид помешанных на золоте испанских колонистов и публично выступил против:

жестокости и тирании, которые вы практикуете по отношению к этим невинным людям. Скажите мне: по какому праву или справедливости вы держите этих индейцев в таком жестоком и ужасном рабстве? По какому праву вы ведете такие отвратительные войны с этими людьми, которые кротко и мирно жили на своих землях … где вы поглотили их бесконечное количество с неслыханными убийствами и опустошениями.

Во-вторых, у некоторых грабителей с нерелигиозными идеологиями было столько же фанатичных побуждений, сколько у любых религиозных энтузиастов, когда дело доходит до впечатляющих методов жестоких преследований, как обильно свидетельствует история двадцатого века. Сталин, Мао и Пол Пот, как уже отмечалось, достаточно преуспели в ставках фанатизма, не прибегая к божественной помощи. А когда дело доходит до противодействия переговорам и компромиссу, союзные державы во Второй мировой войне были столь же категоричны против переговоров и компромисса, чтобы положить конец войне с державами оси, как и любая религиозно вдохновленная группа.Они безжалостно стремились к «безоговорочной капитуляции» и были счастливы уничтожить с помощью «террористической бомбардировки» — как назвал это сам Черчилль — обширные участки оккупированных мирным населением городов Германии и Японии в защиту либеральной демократии. Лидеры и многие последователи нацистской Германии и Японии не были лишены фанатичного преследования своих военных целей, даже когда нависало практически неизбежное поражение, а их приверженность порочной тактике была столь же велика, как и любая, санкционированная религиозным рвением.

Кажется, что поддержка со стороны того, что вы считаете высшей ценностью или санкцией — будь то история, этническая принадлежность, наука, пролетариат, нация, демократическая свобода, сверхраса или проявленная судьба — будет способствовать безжалостному движению некоторых фанатичное предприятие, особенно там, где оно сочетается с обычными человеческими инстинктами власти, славы и богатства.

Юргенсмайер подчеркивает, что религиозные обязательства могут внушать явно нереалистичные ожидания победы и приверженность бесконечной борьбе. Он цитирует беседу, которую он имел с Абдул Азизом Рантиси, покойным лидером политического крыла ХАМАС, в котором Рантиси ответил на его настойчивые утверждения о том, что палестинские военные усилия никогда не смогут победить военную мощь Израиля, заявив, что Палестина ранее была оккупирована на 200 лет. лет и его товарищи теперь могли выдержать по крайней мере столько же.Юргенсмейер приписывает это убеждение уверенности в поддержке Бога, но он не цитирует, что Рантиси взывает к Богу, а уверенность в силе, которая сможет победить в долгосрочной перспективе, может исходить из многих источников и поддерживать светские революционные движения всех видов, особенно в ХХ века вдохновленные марксизмом.

Фактически, большая часть аргументов об особой мотивационной силе религии демонстрирует общее современное мышление интеллектуалов, которые находят идеализм и уверенность в завтрашнем дне трудными для поддержания или даже понимания.Но это само по себе может быть симптомом культурного недуга, а не формой зрелости. В любом случае было много нерелигиозных людей, которые оставались твердыми в своих этических обязательствах и стремлениях даже там, где шансы на успех были высоки.

Без сомнения, некоторые из британских граждан и их лидеров, которые продолжали решительно против превосходящих сил противника в военной и политической борьбе против нацистской военной машины в первые годы Второй мировой войны были выдержаны религиозными мотивами, но и многие другие опирались на светское ресурсы надежды и убеждений.Менее поучительный пример — фанатичное преследование с обеих сторон истощающей окопной войны Первой мировой войны; В этом конфликте бескомпромиссная самоотверженность военного и политического руководства, возможно, имела для некоторых оттенок религиозности, но основными движущими силами, похоже, была смесь империалистических и националистических инстинктов и идеологии.

Демонизация и крайняя жестокость

Юргенсмайер также призывает к тесной связи между религиозными воззрениями и демонизацией врага — но, опять же, в Первой мировой войне этого было много с обеих сторон, без сильного религиозного элемента.И немцы, и британцы были преимущественно христианами, и различия в религиозных доктринах не играли никакой роли в причинах войны. Тем не менее, очернение «гуннов» продолжалось в британской пропаганде, аналогично тому, как в последнее время ИГИЛ очерняло и «демонизировало» вражеских неверных.

Еще одно утверждение Юргенсмейера, отраженное другими в академической террористической литературе, заключается в том, что религиозные убеждения также приводят к одобрению более крайних и аморальных насильственных мер, чем это было бы в противном случае.Религиозные воины, безусловно, вели себя ужасно с моральной точки зрения, как в средневековых крестовых походах, где грубые нарушения общепринятых норм против злодеяний были обычным явлением, когда в 1099 году западные католические крестоносцы убивали мусульман и евреев, не щадя «стариков, женщин или больных». ” Но, опять же, как я предположил при обсуждении абсолютизма, существование безнравственной жестокости в насильственных конфликтах — не единственная прерогатива тех, кто придерживается религиозных взглядов. Как прокомментировал Диармайд Маккалок в ходе обсуждения и осуждения жестоких ужасов, совершаемых религиозными людьми: «Верно, что те, кто отверг традиционные формы религии, включая Гитлера и Сталина, совершали такие же ужасные зверства, как и те, что совершались во имя бог или боги.

Более свежий пример — это то, как моральный запрет на пытки и глубокое отвращение к ним были так быстро оставлены на Западе некоторыми военными и специалистами по безопасности при поддержке многих светских «либеральных» интеллектуалов. Контекстом для этого послужила «война с террором», и во многих местах обращение к доселе немыслимым практикам получило широкую поддержку населения. Здесь нет намека на религиозную мотивацию, но есть много демократической и самозащитной жестокости во имя гражданского долга и национального чрезвычайного положения.

Оправдания насилия

Я рассмотрел первое и третье утверждения Юргенсмайера, и, поскольку они частично совпадают, то же самое и с моим отношением к ним. Его второе утверждение несколько отличается и требует некоторой распаковки, хотя в одном из вариантов мой ответ на него перекликается с его первым и третьим утверждениями. Второе утверждение состоит в том, что религия особенно проблематична в отношении терроризма из-за «оправдания насилия». Это вызывает трудности интерпретации, поскольку, во-первых, за пределами религиозных кругов широко распространено признание того, что насилие может быть оправдано при определенных обстоятельствах.Следовательно, идея о том, что религии предлагали оправдание насилию, сама по себе не показывает ничего особенного в отношении религии. Действительно, только полные пацифисты отвергают все оправдания насилия.

Согласно другой интерпретации, Юргенсмейер может иметь в виду, что религии предлагают неудовлетворительное оправдание политического насилия, такого как терроризм или война. Ограничение политического насилия правдоподобно, потому что, например, терроризм является темой его обсуждения. Но некоторые религии, например, квакеры, не предлагают никаких оправданий для какой-либо формы политического насилия, а другие предлагают оправдания для одних форм политического насилия в одних обстоятельствах, но не в других.Тогда возникает вопрос, являются ли оправдания, которые они предлагают для насилия в некоторых обстоятельствах, уважаемыми с моральной и интеллектуальной точек зрения, а также являются ли они отличительными или похожими на респектабельные оправдания, предлагаемые нерелигиозными людьми.

На эти вопросы нельзя ответить исчерпывающим упоминанием религий как таковых, их следует рассматривать в индивидуальном порядке. В христианстве, например, некоторые ранние христиане были пацифистами, а затем была разработана доктрина справедливой войны, которая позже повлияла на общепринятое оправдательное обращение со светскими западными мыслителями и на формирование международного права.

Следует отметить две важные особенности этой сложной традиции на Западе. Во-первых, он всегда накладывал ограничения на право вести войну, и что эти ограничения становились более строгими по мере развития; во-вторых, традиция, хотя и возникла в христианстве, всегда опиралась на апелляцию к общепринятым рассуждениям или, в его более поздних проявлениях, на то, что называлось «естественным законом». Эта традиция, конечно, временами загрязнялась концепцией «священной войны», но позднесредневековые теоретики постепенно исключили религиозную войну из сферы справедливой войны, а вместе с ней и идею о том, что какое-то стремление к сверхъестественным целям санкционировало использование в остальном безнравственных средств, таких как как убивают детей.

В наше время многие христиане непреклонны в отношении строгости ограничений. Так, например, религиозные люди в странах-союзниках были среди тех немногих, кто критиковал разрушительную тактику их собственного руководства в кампаниях бомбардировок, направленных на убийство мирных жителей и массовое разрушение немецких и японских городов. Англиканский епископ Чичестера Джордж Белл неоднократно осуждал взрывы в своих выступлениях в Палате лордов и других местах во время войны, а американский священник-иезуит Джон К.В 1944 году Форд написал статью, в которой резко осудил эту практику. Статья Форда ознаменовала важный момент в более позднем развитии аспектов католического движения за мир, особенно в том, что касается ядерного сдерживания.

Важность осторожности

Я не намеревался преуменьшать зло, связанное с использованием религии для поддержки террористических актов, и никоим образом не оправдывать тех откровенно религиозных людей, которых слишком часто понимание веры для оправдания или совершения террористических актов.Я был озабочен скорее тем, чтобы выделить путаницу и вводящие в заблуждение последствия обычных разговоров о религиозной войне и терроризме, особенно способы, которыми нерелигиозные аспекты и факторы, участвующие в причинно-следственных связях и мотивации террористических актов, могут быть затемнены за счет сосредоточения внимания на религиозной принадлежности и риторика вокруг некоторых террористов. Эта тенденция усиливается, когда преступники являются иностранцами или могут быть названы чужими по отношению к отечественной культуре.

Идея о том, что религия — или какая-то конкретная религия — по своей природе склонна к насилию, также может препятствовать пониманию осторожного отношения к насилию или его прямого неприятия в рамках данной религии.Даже когда религии одобряют «оправданное» насилие, они обычно накладывают ограничения на оправдания, которые могут применяться, как мы видели в случае с версиями традиции справедливой войны в христианстве. Такое настороженное отношение там, где оно существует, можно цитировать и использовать против использования религии в террористических целях.

Правительства все чаще признают этот вариант, но часто неохотно выделяют серьезные ресурсы для содействия развертыванию, а в некоторых случаях делают свое признание и усилия в значительной степени снисходительными.Особенно снисходительными и потенциально контрпродуктивными такими усилиями была попытка бывшего премьер-министра Австралии Тони Эбботта в обращении по вопросам национальной безопасности 23 февраля 2015 года. Эбботт сначала обвинил австралийских мусульманских лидеров в том, что они недостаточно активно выступают против терроризма, а затем добавил: «Я Я часто слышал, как западные лидеры описывают ислам как религию мира. Я бы хотел, чтобы больше мусульманских лидеров говорили это чаще и серьезно ».

Совершенно необоснованное выражение «и имел в виду» было не только оскорбительным и не подкрепленным доказательствами неискренности, но и могло только препятствовать попыткам сочувственного взаимодействия с мусульманским сообществом, чтобы помочь бороться с тем, какие склонности к террористической деятельности существовали в части этого сообщества.

C.A.J. (Тони) Коуди — почетный профессор философии в Мельбурнском университете, почетный член Института философии Дианои и Института религии и критических исследований Австралийского католического университета, а также почетный член Центра практической этики Уэхиро. Оксфорд.

определение в Кембриджском словаре английского языка

Ответ (к сожалению или к счастью, в зависимости от вашего уровня фанатизма ) может быть последним.Фильм в значительной степени посвящен религиозному фанатизму .

Еще примеры
Меньше примеров

И фанатизм имеет столько же вкусов, сколько и людей.Являются ли эти примеры крайне правым фанатизмом , которые не представляют и не говорят от имени всей партии?

Это, наверное, лучшее, что вышло из безудержного фанатизма для суперфана.Эти трансцендентные проявления обиды, подозрительности и враждебности — и в конечном итоге фанатизм — могут быть преодолены только путем понимания их очень человеческих источников.Я не считаю ловушку и ужас фанатизмом .

Фанатизм следует определять не через культурные стереотипы, а через их действия и поступки.Религиозный фанатизм , кажется, правит днем.

Оказывается, существует целая дисциплина изучения спорта , фанатизм , и она распространяется на элементы психологии, социологии и физиологии.Может, эта степень фанатизма просто плоха для души.

Это ненужное женское здравоохранение, движимое религиозным фанатизмом .

Эти примеры взяты из корпусов и из источников в Интернете. Любые мнения в примерах не отражают мнение редакторов Cambridge Dictionary, Cambridge University Press или его лицензиаров.

Религиозное рвение как аффективный феномен

В предыдущем разделе я утверждал, что религиозное рвение как страстное явление — которое проявляется в различных степенях тотализации — представляет собой любовную привязанность к трансцендентному религиозному объекту, включающую особый набор умственных способностей. и поведенческие установки.Более того, я указывал, что даже несмотря на то, что религиозное рвение как страсть, подобная любви, включает в себя потенциал насилия, который возрастает со степенью тотальности, оно не обязательно является насильственным или обязательно политическим. Однако современный политический и медийный дискурс рисует иную картину религиозного рвения, которую нельзя просто игнорировать. Первое, что приходит на ум при рассмотрении понятия религиозного рвения, — это, вероятно, не акты благотворительности, а, скорее, акты насильственной агрессии, направленные на иную направленность, против людей, которых обвиняют в совершении святотатства.Современные примеры включают нападение на французскую газету Charlie Hebdo в 2015 году членами Аль-Каиды Саидом и Шерифом Куачи, а также убийство американского врача Джона Баярда Бриттона пресвитерианским противником абортов Полом Дженнингсом Хиллом в 1994 году (Olson 2011 ). Но связь религиозного рвения с религиозным насилием не является изобретением нашего времени. Например, в 25-й главе Книги Чисел нам говорится, что яростный гнев Бога на израильтян был вызван тем фактом, что они начали вступать в половую связь с моавитскими женщинами и поклоняться Ваалу Феора, моавитянскому Богу.Следовательно, Бог велит убить виновных. Моисей передает израильским судьям божественную заповедь убить всех последователей Ваала Феора среди народа Израиля. Израильтянин Финеес следует призыву Моисея, пронзив копьем своего единоверца Зимрия и мадианитянина Козби во время полового акта. Следовательно, казнь, которую Бог навел на народ Израиля, прекращается. В награду Бог предлагает Финеесу завет мира и вечного священства, потому что он ревностно относился к Богу.Подобные примеры подпитывают все еще продолжающиеся споры о том, являются ли (авраамические) монотеистические религии насильственными по своей природе.

Все три вышеупомянутых примера в первую очередь представляют религиозное рвение как эмоцию, подобную гневу, а не любовную страсть. Как эмоция, подобная гневу, религиозное рвение направлено на определенный имманентный объект, характерный для человека или группы лиц. Он осуждает нарушение религиозной нормы или закона, которые считаются имеющими абсолютную силу и всеобщую применимость.Кроме того, он мотивирует действия, направленные на месть и возмездие. Наконец, это связано с горячим и сильным чувством враждебности по отношению к своему объекту. Теперь я рассмотрю каждый из этих элементов по очереди, чтобы получить более четкое представление о том, что значит воспринимать религиозное рвение как эмоцию, подобную гневу, а не страсть, подобную любви.

Во-первых, религиозное рвение представлено как явление, которое намеренно направлено на определенный имманентный объект (отдельное лицо или несколько человек) и состоит из аффективной оценки, осуждающей нарушение религиозной нормы или закона.Как моральный гнев, религиозное рвение как эмоциональное явление «предполагает двойное отношение — к человеку или людям и к действию» (Nussbaum 2016, p. 17). В то время как целью религиозного рвения является конкретный человек или группа лиц, его фокус — конкретное нарушение религиозной нормы, которое приписывается этому человеку и за которое он несет ответственность (Sousa 1987). Тем не менее, хотя религиозное рвение вызвано конкретным делом — нарушением религиозной нормы ответственным лицом, — осуждено все же лицо в целом .Нечто подобное утверждалось в отношении морального гнева (Roberts 2003, p. 203; Nussbaum 2016, p. 49). Это становится особенно очевидным в том факте, что религиозное рвение парадигматически включает в себя мотивацию полностью уничтожить другого, а не «исправить» достойное порицания действие, приписываемое другому.

Во-вторых, религиозное рвение как эмоциональное явление основано на приверженности религиозным нормам; например, божественная заповедь не поклоняться другим богам или предписание не изображать и не оскорблять пророка Мухаммеда.Считается, что эта норма имеет абсолютную силу; т. е. воспринимается как норма, которая не может быть приостановлена ​​ссылкой на какие-либо другие оценочные меры. Эта абсолютно преобладающая сила аффективной оценки характерна для религиозного рвения как эмоционального феномена и частично определяется его мотивационной силой и его феноменальным жаром, интенсивностью и глубиной. В случае монотеистических религий религиозные нормы и законы парадигматически рассматриваются как имеющие божественное происхождение, так что приверженность определенной религиозной норме может быть истолкована как неотъемлемая часть более общей привязанности к Богу как объекту высшей озабоченности.Это возвращает нас к обсуждению религиозного рвения как страсти, подобной любви, в предыдущем разделе, потому что подобное гневу осуждение нарушения религиозной нормы или закона может быть основано на страстной преданности фанатика и даже частично его составлять. Богу. Таким образом, меня можно интерпретировать как «рвение к Богу ». ^{Footnote 5}

Тот факт, что насильственная агрессия направлена ​​против третьей стороны, демонстрирует, что рассматриваемая религиозная норма не только считается абсолютно обоснованной. но также общего применения.Это относится не только к себе, но также или даже в первую очередь к другим — будь то конкретная группа людей или все. Более того, жестокий фанатик не только придерживается религиозных норм, применимых к другим людям, он также считает себя способным судить других. Нечто подобное можно сказать и о моральном гневе (Roberts 2003, p. 204). Как мы видели, это не обязательно относится ко всем формам ревностной преданности Богу. Как показывают примеры пылких прихожан и отцов-пустынников, религиозные фанатики могут воспринимать религию как ритуал или стремиться к религиозному самопреобразованию, а не к социальным или политическим изменениям.Итак, это третья, полная форма ревностной преданности Богу, которая потенциально выражается в актах насильственной агрессии и / или конституируется ими. Соответственно, примеры в начале этого раздела описывают фанатиков, которые считают религиозные нормы и законы абсолютно достоверными и применимыми в целом. Они воспринимают эти нормы и законы как нормы и законы, которые нельзя перевесить никакими другими оценочными показателями и которые применимы ко всем — или, по крайней мере, к их собственному народу — и в конечном итоге ставят себя в положение, позволяющее судить и наказывать других.Соответственно, их реакция выражает понимание религии как образа жизни, а не как ритуального поведения. Точнее, он выражает понимание религии как образа жизни, требуемого от всех, а не только от избранных людей. Кроме того, он выражает понимание религиозных принципов как высших принципов, относящихся ко всем другим сферам жизни (в отличие от того, чтобы быть координирующими или подчиненными другим принципам).

Подобный гневу религиозный фанатизм можно прямо объяснить как реакцию на нарушение религиозных норм.Сосредоточившись на случаях межрелигиозного насилия, таких как насильственное нападение на Чарли Эбдо, можно утверждать, что рассматриваемые фанатики считают религиозные нормы и законы универсальными (как это обычно утверждается в отношении моральных норм и законов) и, следовательно, применимы даже к те, кто не исповедует ислам и живет в преимущественно светском государстве. Более того, можно указать на тот факт, что, как и в случае с моральными нормами, составляющей приверженности религиозным нормам является то, что человек проявляет не только саморефлексивные эмоции, которые отражают, в какой степени он соответствует рассматриваемым нормам, но и другие -направленные эмоции.Не только вина (моральная эмоция, направленная на первого, человека) и негодование (моральная эмоция, направленная на второго человека ), но также и негодование (моральная эмоция, направленная на третьего, человека), составляют основу принятия моральных принципов. норма (Strawson 1962). Более того, кто-то может возразить, что именно , в частности, безличная эмоция негодования придает эмоциям моральное достоинство, тогда как личная эмоция негодования, скорее всего, будет вызвана неморальными, личными заботами (Strawson 1962).Применительно к религиозному рвению это означало бы, что склонность испытывать подобные гневу религиозные эмоции в случае нарушения религиозных норм частично является составной частью приверженности религиозной норме, которая считается общеприменимой.

Сосредоточивая внимание на случаях внутрирелигиозного насилия, таких как случай с Финеесом, можно также утверждать, что наличие и / или проявление рассматриваемых эмоций может быть частично составной частью практической идентичности фанатика (индивидуальной и / или социальной).Финеес мог считать, что действие религиозных норм и законов является неотъемлемой частью завета между Богом и народом Израиля, и, следовательно, считать, что их действие ограничивается его собственным народом. Если Привязанность Финееса к Богу действительно является аффективным отношением, описанным в предыдущем разделе, т. Е. Аффективной привязанностью к объекту, которая частично составляет его практическую идентичность (Korsgaard 1996; Velleman 2002; Ricœur 1986) -, затем его реакция на идолопоклонство Зимри говорит нам кое-что не только о его ценностных обязательствах, но и о самой его практической идентичности.Более того, , если коллективная идентичность народа Израиля действительно частично сформирована аффективными и по существу историческими отношениями между ними и Богом (Assmann 2018), то идолопоклонство Зимри ставит под угрозу не только его собственную идентичность, но и идентичность людей. народ Израиля в целом. Это не только нарушение законного завета, но и нападение на определяющие идентичность эмоциональные, похожие на любовь отношения между Богом и израильтянами. Нечто подобное применимо и к другим религиозным общинам, хотя конкретный способ толкования идеи коллективной идентичности будет зависеть от того, с какой религией и деноминацией мы имеем дело.Хотя не обязательно , что в явления религиозного насилия вовлечены индивидуальные или коллективные страсти, определяющие идентичность, их понимание как таковых дает дополнительное объяснение взрывной силы религиозного насилия. Это уже верно, если рассматриваемая позиция определяет индивидуальную идентичность фанатика. Тем более, если это отношение определяет социальную идентичность фанатика или коллективную идентичность его или ее религиозного сообщества. В этом случае, в дополнение к идее установки, определяющей идентичность, в нашу теорию вводится социальный слой объяснения. ^{Footnote 6} Подводя итог, мы можем сказать, что склонность испытывать подобные гневу религиозные эмоции перед лицом нарушения религиозных норм может отражать тесную связь между подчинением религиозным нормам и (чьим-либо представлением) о личности и / или коллективе. личность.

Принимая во внимание, что первая часть объяснения, относящаяся к природе религиозных обязательств как таковых, объясняет ревностную реакцию на идолопоклонство независимо от того, кто их совершил, вторая часть объяснения относится к подобным любви отношениям между Богом и самим собой или своим сообществом. вера особенно объясняет акты агрессивного насилия против соверующих.Таким образом, две части объяснения указывают на более общее различие между внутренним и межрелигиозным насилием (Assmann 2016: 45–57; Collins 2003).

В-третьих, примеры, перечисленные в начале этого раздела, представляют гневоподобную эмоцию религиозного рвения не только как оценочное и основанное на беспокойстве состояние ума, но также как мотивационный феномен, включающий желание мести и возмездия. Точнее, они представляют это как явление, которое обязательно мотивирует действия.Опять же, мы не стали бы классифицировать кого-либо как религиозного фанатика, чьи религиозные убеждения, желания и эмоции вообще не выражаются в его или ее действиях и поведении. Таким образом, религиозное рвение как эмоция, подобная гневу, отличается от обычных эмоций. Спорный вопрос, являются ли эмоции обязательно мотивационными. Примеры, которые, по крайней мере, ставят под сомнение утверждение о том, что эмоции обязательно являются мотивационными, включают страх болельщика бейсбола, который боится, что его любимая команда может проиграть игру, но не чувствует склонности вмешиваться; страх перед авиофобом в самолете, представляющий ситуацию, в которой лучше вообще ничего не делать; страх солдата на поле боя, чье чувство профессионального долга не только преодолевает его побуждение к бегству, но и полностью стирает его; или арт-ужас кинозрителя, который не чувствует склонности к бегству, а скорее наслаждается чувством угрозы (Davis 1987; Döring 2003; Goldie 2009; Tappolet 2010).Даже если кто-то признает, что (определенные виды) эмоции обязательно являются мотивационными состояниями ума, обычно мотивационная сила не считается убедительной. Гнев, например, обычно утверждается, что он частично обусловлен желанием мести или искупления (Aristotle 2018, 1378a-1378b; Kauppinen 2018; Nussbaum 2016, pp. 14–56). Тем не менее, , мстя , не является гневом. Другие мотивы могут быть более сильными, а другие практические соображения более убедительными, чем жажда мести.Моральная ценность гнева может даже зависеть от способности преодолеть желание мести и превратить его в более конструктивную форму взаимодействия (Nussbaum 2016, стр. 35–40). Напротив, религиозное рвение как гневоподобная эмоция обязательно выражается в действиях и / или поведении.

Точнее, как эмоциональное явление, подобное гневу, религиозное рвение характеризуется той же тройной «бескомпромиссностью», которая, как я утверждал, свойственна религиозному рвению как любовной страсти.Это обязательно претворяется в жизнь. Он требует бескомпромиссных действий, и указанные действия совершаются от всего сердца, с вложением всей силы воли и энергии. Однако религиозное рвение как эмоция, подобная гневу, побуждает к определенным действиям; а именно действия, направленные на месть и возмездие. В этом смысле он напоминает моральный гнев, который включает в себя желание наказать обидчика или увидеть, как ему больно (Pettigrove 2012, p. 358; Roberts 2003, p. 204; Nussbaum 2016, pp.14–56). Однако он отличается от « зрелых » форм гнева (или « квази-гнева »), которые включают в себя стремление к восстановлению, нацелены на понимание и изменение поведения на стороне правонарушителя или в целом стремятся к социальному благополучию (Kauppinen 2018; Nussbaum 2016 ; Робертс 2003, с. 221). Скорее, религиозное рвение как эмоция, подобная гневу, направлено на разрушение и уничтожение своего целевого объекта и в этом плане напоминает ненависть (Szanto готовится к печати).

Наконец, четвертый, вышеупомянутые примеры представляют религиозное рвение как эмоциональное явление с характерной интенсивностью и накалом.Рассматриваемые фанатики страстно, осуждают и убивают или убивают тех, кого они обвиняют в совершении святотатства. Их эмоция включает в себя сильное и горячее чувство враждебности к своему объекту.

Подводя итог, мы можем сказать, что как эмоция, подобная гневу, религиозное рвение намеренно направлено на определенные объекты в мире и состоит из аффективной оценки, осуждающей нарушение религиозной нормы, которая считается абсолютно достоверной и общая применимость.Оно обязательно переводится в действие, мотивирует действие, направленное на месть и возмездие, и включает сильное и горячее чувство враждебности по отношению к своему объекту. Таким образом, все три измерения взаимно связаны друг с другом. Тот факт, что оценка считается абсолютно достоверной, отражается в непосредственном способе ее воплощения в действия. Непосредственный способ, которым оценка переводится в действие, выражается в характерном пылком чувстве, а пылкое чувство, в свою очередь, указывает на абсолютность оценки.Как эмоция, подобная гневу, религиозное рвение не обязательно должно основываться на заботе, определяющей личность. Однако представление об этом как об эмоции, основанной на определяющей личность привязанности к Богу как к объекту высшей озабоченности, дает дополнительное объяснение накала и напряженности, жестокого «бескомпромиссного поведения» и взрывной силы религиозного насилия.